Отверженная

– Мне больше нет места здесь, в старой жизни. Я готов уйти, и, если ты, Кайя, не против, предпочел бы отправиться с тобою и с Крысой.

– Уверен? – спросила госпожа Кайя. – Ведь ты же знаешь, куда и зачем я пойду дальше.

Прежде, чем Тейо успел ответить, в молельню вошел брат Армандо.

– Буря утихла! – объявил он, обращаясь к толпе. – Все вы можете разойтись по домам.

Крестьяне разом встрепенулись, подхватывая на руки детей да драгоценные пожитки, ради пущей сохранности прихваченные с собой.

– Уверен, – подтвердил Тейо под облегченные вздохи пополам с шумом сборов.

– Понимаю, – сказала госпожа Кайя. – И ни в чем тебя не упрекну.

– Я тоже, – согласилась мисс Баллард. – Аббат твой – полный болван.

– Прошу, не надо так говорить, – пробормотал Тейо, отводя взгляд.

Крыса в кои-то веки не проронила ни слова. Конечно – она же знала, почему аббат Баррес велел Тейо уходить. Когда алмазная буря кончилась, он отвел Тейо в сторону, подальше от чужих ушей…

Видя такой оборот, Крыса двинулась следом, послушать, о чем пойдет речь, по пути подбирая да пряча в карман алмазы – каждый величиной с плод кумквата.

«Но ведь подслушиванием это не назовешь, так ведь? Тейо-то знает, что я здесь».

Следуя за аббатом, оба вернулись в сад, куда прибыли в самом начале. С запада и с востока сад прикрывали от ветра щиты, сплошь облицованные алмазами, и все же буре как-то удалось расколоть ствол одного из цитрусовых деревьев. Увидев это, аббат Баррес нахмурился и тяжко вздохнул.

Затем он повернулся к Тейо и заговорил, будто продолжив разговор с самим собой с середины:

– Ты был так мал, что, вероятно, ничего не помнишь, а я, старый дурень, совсем об этом позабыл. Но давай-ка поглядим, не удастся ли нам собрать историю воедино… да, воедино. Вспомни, что делал ты, когда родители твои погибли, а я отыскал тебя среди развалин деревни?

– Э-э… плакал?

– Да, верно. Но что еще?

– Не знаю. Я ведь был совсем крохой. Помню, ты держал щит и прикрывал меня. Кажется, круг.

– Нет. Круг держал ты. Он-то и спас тебя, тогда как все остальные погибли. А плакал ты оттого, что не смог спасти никого, кроме самого себя.

– Что? Быть не может.

– Но это правда, мой мальчик. С тех пор, как тебе исполнилось четыре года – а может, и раньше, ведь раньше я тебя не знал, – ты мог творить геометрические построения. Без знания, без ритуальных напевов, без всякого понятия о вере.

– Я же говорила, – шепнула Крыса. – Это все твоя Искра.

– Это ведь невозможно, – сказал Тейо.

– В самом деле, невозможно, – откликнулся аббат, – и тем не менее это сущая правда. Ты, Тейо Верада, всю жизнь, от природы, был магом-щитовиком – самородком, вундеркиндом. Чтоб поощрить твой дар, я привел тебя сюда. Честное слово: такой и была изначальная моя цель. Некогда. Но ты так винил себя в том, что не спас родителей и сестру…

– Если маг-щитовик не способен прикрыть никого, кроме самого себя, скверный из него щитовик.

– Думаю, сынок, к четырехлетним мальчишкам сие не относится. По крайней мере, не должно. И все было бы хорошо, если б я не совершил жуткой ошибки.

– Не понимаю.

– С тех пор ты боялся творить геометрию. Вбил себе в голову, будто они погибли оттого, что ты поднял круг. Будто твой круг не тебя спас, а их погубил. Я уж пытался объяснить тебе разницу, но… тебе ведь было всего четыре, и ты не мог этого понять. Ты потерял уверенность, веру в себя. Всю, до капли. А я тем часом искренне полагал, что тебе больше всего остального нужна дисциплина и строгость. Твердость в вере. Разрази меня Буря, как же жестоко я ошибался!

– Нет, что ты…

– Я ведь душил тебя, Тейо. Я не понимал, не знал иных путей. Меня никогда в жизни ничему другому не учили… но это, конечно, не оправдание. Шло время, а мои уроки – все личное внимание к тебе – способностей твоих не улучшали, и я чем дальше, тем сильнее… разочаровывался. Разочаровывался в тебе куда горше, чем в других послушниках, и именно из-за того, что вначале ты выглядел столь многообещающе. Именно потому я и спрашивал с тебя строже, чем с остальных. А теперь с такой ясностью вижу, что всего-навсего… третировал, изводил тебя… за собственные наставнические промахи. Не говоря уж о том, что ругань да придирки вовсе не шли тебе впрок.

– Ну, здрасьте, а кому бы пошли? – вставила Крыса.

– Со временем я, похоже, убедил самого себя, будто круг удался тебе чисто случайно. Нет, в глубине души я знал, что ошибаюсь, но не признавался в том даже себе самому, а уж тебе – тем более. Я был прискорбно неправ. И очень, очень об этом жалею.

Все это время Крыса поглядывала на аббата Барреса хмуро, но сейчас ей вдруг сделалось жаль старика.

– А твой аббат, в конце-то концов, не такой уж плохой человек, – шепнула она, без всякой надобности подавшись вперед, к самому уху Тейо. – Ну то есть все мы в жизни можем ошибаться, так ведь?

– Ну да, – согласился Тейо. – Все мы совершаем ошибки.

– Рад слышать. Рад слышать, что ты относишься к моим оплошностям так великодушно.

– Но почему он хочет, чтоб ты ушел?

– Э-э… учитель… Если все это правда, то отчего я должен покинуть монастырь?