Ответы на засыпку

Дверь хлопнула. Они вышли. Я еще долго стояла, застыв в запертой кабинке. Никогда даже предположить не могла, что Танька Мити́чкина меня до такой степени ненавидит. По-моему, даже больше, чем ее ненавидит Зойка. Мне-то всегда казалось, что уж с кем, с кем, а с Танькой мы по жизни совершенно не пересекаемся. Но, видимо, Зойка права: в этом году нас ожидает много нового, в том числе и много открытий. Но почему Мити́чкина говорит, что у меня кривые ноги?

Я поменяла поехавшие колготки на гольфы, отперла дверь кабинки и уже собиралась выйти в коридор, когда навстречу мне вошла Зойка.

— Ты? — уставилась она на меня.

— Зойка! — воскликнула я. — Только не ври. Скажи честно: у меня действительно кривые ноги?

— Та-ак, — скорбно покачала головой она. — У тебя окончательно съехала крыша.

— Говори, какие у меня ноги! — снова потребовала я.

Зойка вздохнула и стоически произнесла:

— Объясняю для идиотов: прямые. Прямее некуда. А с чего тебя вдруг разобрало?

— Мити́чкина только что, стоя здесь, сказала Поповой, что я — коса на кривых ногах.

— В лицо? — округлились глаза у Зойки.

— Нет. Я в кабинке меняла колготки.

— Тогда ничего удивительного, — как-то даже успокоилась Адаскина. — Поверь уж мне: это самое приятное, что они с Галькой о тебе думают. И вообще, чему ты удивляешься? Я ведь тебе уже тысячу раз про Мити́чкину объясняла.

Я, внимательно посмотрев на Зойку, ответила:

— Знаешь, пожалуй, ты была права.

— Ну, наконец-то, — с почти счастливым видом произнесла она. — Кстати, ты что-нибудь решила?

Глава VI. ОПЕРАЦИЯ «ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ».

После того, что я имела несчастье минуту назад подслушать, настроение мое резко переменилось. И я с уверенностью ответила Зойке:

— Да. Решила. Согласна.

— Давно бы так, — просияла она. — Сколько лет уже тебе твержу: подлецов надо учить.

— И, наверное, ты права, — у меня в ушах все еще продолжали звучать голоса Таньки и Гальки.

— А я всегда, подруга, права, — с наглостью заявила Зойка. — Просто ты этого иногда не понимаешь.

Дальнейшие наши разговоры прервал звонок. Едва мы оказались на истории, Зойка пододвинула ко мне тетрадь. В начале новой страницы было написано:

«Учти, теперь нам в школе необходима строжайшая конспирация. Здесь у всех стен есть уши. Поэтому будем обмениваться мнениями о предстоящем только письменно».

«Согласна!» — написала я ниже и отправила тетрадь на другую половину парты. Правда, она немедленно вернулась назад:

«Что ты согласна, не сомневаюсь. Меня интересуют твои мнения и предложения».

Я задумалась. Праздника в том виде, как наметила его Мити́чкина, мне теперь явно не хотелось. Однако своего способа сорвать его у меня не было. Правда, мы вчера с Зойкой говорили про магнитофонную запись, однако я по-прежнему всерьез сомневалась, что этот план возможно осуществить.

Пока я, усиленно изображая, будто с предельным вниманием слушаю историчку, продолжала весьма безуспешно ломать голову, тетрадь от меня уехала и возвратилась с вопросом:

«Почему ты так ничего и не написала?» — Мне пришлось честно признаться:

«Пока не придумывается».

«Ты хоть помнишь, о чем мы вчера говорили?» — письменно осведомилась Зойка.

«Про Тимку и запись, — ответила я. — Но как мы заставим его говорить гадости о Мити́чкиной, да еще в микрофон?»

Тут меня с силой ткнули в спину. Я обернулась. На меня пристально взирал Будка:

— Агата, алгебру сделала? Дай списать.

Алгебру я, как ни странно, вчера все-таки сделать успела. Однако мне не хотелось, чтобы Будка у меня списывал. Что я, в конце концов, нанялась их обслуживать? Мог бы и сам домашкой заняться. И я жестко ответила ему:

— Сделала, но не дам.

— А почему? — горестно вытянулось лицо у Митьки.

— По кочану, — огрызнулась я. Вообще-то Будка просто попался мне под горячую руку. А виной всему было мое паршивое настроение и злость на Клима.

— Заткнись и посмотри в тетрадь, — вдруг заговорщицки прошептала мне в самое ухо Зойка.

— Ага-ата, ну будь человеком, — ныл сзади Будка.

Я перевела взгляд на тетрадь. Зойкина надпись, против обыкновения, была сделана нарочито крупными буквами: «Ты что, спятила? Без Будки нам не справиться. Он позарез нам в союзники нужен. Гони ему срочно алгебру!»

«А ведь и впрямь! — пронеслось у меня в голове. — Какая же я идиотка! Чуть все не испортила».

— До-ольникова, — снова ткнул меня в спину Будка. — Ну, будь человеком. Мне позарез нужно. Я совершенно ничего не сделал. И перемена перед математикой короткая.

Вытащив из сумки тетрадь, я протянула ее Митьке.

— Держи.

Он, кажется, сперва не поверил собственному счастью, а затем резко выхватил тетрадь у меня из рук. Ну, вылитый Бесик, когда ему в виде исключения протягивают со стола кусочек мяса! Я отвернулась, чтобы не раздражать понапрасну историчку. А Митька тут же бурно зашелестел страницами. Затем до меня донесся его шепот. Он обращался к Винокуру:

— Серега, ты чего-нибудь понял?

— А чего я должен понимать? — Винокуров никогда понапрасну не напрягал мозгов. Правда, и не понапрасну, в основном, тоже.