В последнюю минуту перед нашим выходом на операцию появился запыхавшийся кинооператор Центральной студии документальных фильмов Владимир Анисимович Фроленко, прилетевший вместе с секретарем обкома партии Олексенко. По первому впечатлению, Фроленко показался мне сугубо штатским человеком. Но сейчас его словно подменили: подтянутый, энергичный, взволнованный предстоящей работой, он настойчиво просил разрешить ему идти вместе с партизанами. Фроленко был буквально обвешан аппаратами, а из-за спины выглядывал автомат. Да, он был снаряжен и для съемок, и для боя...
- Поймите, операция не представляет для вас никакого интереса, - ответил я, пытаясь смягчить отказ.
- Я, конечно, только кинооператор, - парировал Фроленко, - но тоже умею делать выводы. На маловажные дела не выезжает все командование...
Против его проницательности трудно было возразить, и» Фроленко поехал с нами...
Путь лежал на Ромезы.
Партизаны уже заняли деревни Ромезы и Движки. В небольшой деревушке Будки нас встретил Содольский.
- Будет гроза, - сказал он, протягивая мне руку. - Я предлагал Репкину начать переход с утра. Он не согласился. Теперь может все сорваться.
- Ничего! Обойдется, - ответил я, и мы направились к ближайшему дому. Я извинился перед хозяином и попросил впустить нас ненадолго в комнату.
Как только мы остались вдвоем с Содольским, он сказал:
- В поселке Коммуна расположилась эсэсовская часть с танками. По-моему, немцы узнали о переходе полка...
- Может быть, совпадение?
- Это, пожалуй, исключено. Налепка объявил о переходе полка к партизанам. На сборе словацких офицеров Чембалык выступил против. Налепка назвал его предателем, а Чембалык обвинил Налепку в том, что он одним приказом хочет всех словаков зачислить в большевики. Петро передал, будто бы Чембалык поклялся, что не допустят этого, и ни один словак к партизанам не перейдет. Командир полка Чани растерялся и доложил в штаб дивизии о волнениях в полку.
Я развернул карту. Отметил расположение эсэсовской части и повел карандашом по дороге от Ельска через Конопели - Шароны на Ромезы.
- Чембалык с батальоном, - добавил Содольский, - находится в Богутичах.
Я отметил и эту деревню, расположенную вблизи железной дороги, километрах в десяти южнее Ельска.
- Как чувствует себя Налепка?
- Хорошо. Бодрый. Смеется... Просил передать, что все будет делаться так, как сказано в письме. Петро рассказывал. что Чембалык отказался выходить из Богутичей в Ельск.
А Налепка сказал ему, что очень сожалеет об участи тех, кто окажется потом в плену у партизан. В общем, разговор у них состоялся серьезный...
«Трудно будет Налепке вывести полк к нам, очень уж разные люди окружают его», - подумал я, но не решился поделиться своими опасениями с Содольским. Он и без того был настроен довольно мрачно.
Наступила ночь. И хотя давно прошла гроза, на небе все еще ни одной звездочки. От реки Чертень тянет прохладой. На заставе тишина. Говорить громко запрещено, да никто и не решился бы нарушить сторожкое молчание. Время перевалило за полночь, а мы все еще ждем... С той стороны, где поселок Коммуна, занятый эсэсовцами, показалось зарево, заигравшее тревожными отсветами на низких тяжелых тучах. Донесся гул моторов. Протарахтело несколько пулеметных очередей, но вскоре все стихло.
- Ну и тьма, - неожиданно раздается приглушенный голос Лаборева.
Он знает, что мы где-то здесь. Наши негромко откликаются. И вот уже он рядом со мной.
- Отряды заняли оборону, - шепчет Лаборев. - Пока никто не перешел... В Ельске спокойно, но по-прежнему кидают в небо ракеты.
Впервые за эту ночь я вдруг осознал безнадежность ожидания. Значит, Чембалык раскрыл врагу наши планы, предал своих офицеров и солдат.
Что еще говорил Лаборев, - я не слышал. Передо мной возник образ Яна Налепки - ясный, чистый, мужественный. Что с Яном? Убит? Арестован?
Мучительно медленно тянется время. Под утро возвращаются из Ромезов измученные бессонницей и волнением Богатырь и Бородачев. И почти тут же мы явственно слышим перестук лошадиных подков.
Напрягая слух, улавливаем неразборчивый говор. Подбегает кинооператор Фроленко:
- Садитесь, скорее садитесь... - не то приказывает, не то умоляет он. - Я уже сделал первые кадры! Словацкие офицеры приехали... - И он нацеливает киноаппарат на опушку леса.
- Из-за кустов появляются всадники. Впереди на буром высоком коне Налепка, в кожаном пальто, при полной амуниции. Он наклонился к идущему рядом с его конем командиру заставы Чижову, о чем-то говорит. За ним на конях еще трое.
Заметив нас, Налепка остановил коня, ловко соскочил на землю, передал поводья Чижову. Спешились и остальные всадники. Щелкнули каблуки, звякнули шпоры, и раздался торжественный голос Яна Налепки: