Отвоёванная весна

О самой Буде Кенина рассказывает скупо. Волнами проходят через нее с юга немецкие части. Офицеры клянут итальянцев и румын: их союзники сдаются в плен, в атаку их надо гнать пулеметами. «Теперь везде должен быть немец», - заявил один из офицеров. Вчера немецкий полк пришел в Буду - он движется в направлении Тулы. Офицеры сумрачны: судя по репликам, на подступах к Москве идут ожесточенные кровопролитные бои.

Вот все, что принесли наши разведчики.

С помощью Волчкова и Кениной набрасываю схему станции. Надо торопиться: нам предстоит пройти четыре километра лесной дороги. Мы ударим по Зернову глухой ночью, когда гарнизон будет мирно спать. Операцию проведем как можно быстрее: этот полк в Буде может прийти на помощь зерновскому гарнизону...

Сень ведет нас глухой лесной дорогой. Морозная ночь. Луна то выглянет из-за туч, то снова скроется. Изредка налетит ветер и зашумит вершинами деревьев.

Издалека доносится неясный звук - будто мотор гудит. Или это лесной шум?

Звук все ближе, все отчетливее. Нет, это не лес шумит - это гудят фашистские самолеты. Они уже летят над головой. Мы не видим их - луна снова спряталась за тучи, - но, судя по шуму моторов, в воздухе несколько эскадрилий.

В небе вспыхивает белая ракета. Она не падает на землю - она замирает в воздухе, слегка покачиваясь на ветру. За ней загорается вторая, третья. И уже яркая светящаяся цепочка тянется по темному ночному небу.

- Флагман путь прокладывает, - тихо говорит Пашкович.

- Через час они будут под Москвой, - откликается Федоров.

Невольно вспоминается Москва, какой я видел ее этой весной... Рассвет. Спокойная, молчаливая Красная площадь. Замерли часовые у Мавзолея. Как в тумане, купола Василия Блаженного. Зубцы на кремлевской стене.. И высоко-высоко красные звезды на башнях...

Над нами идет новая волна фашистских бомбардировщиков, и новая мерцающая дорожка тянется по небу на северо-восток, к Москве.

Наша цепочка без приказа прибавляет шаг.

Подходим к станции.

- Метров двадцать, и кустам конец, - шепчет Сень.

Через заснеженное поле выдвигаемся вперед, к одинокому сожженному дому. Отсюда смутно виден небольшой станционный барак и в стороне бочки с бензином. Пути и перрон безлюдны - ни постов, ни патрулей.

Пора начинать. Бородавко молча лежит шагах в трех от меня.

- Лаврентьич! - тихо окликаю его.

Бородавко вплотную подползает ко мне.

- Комиссар, ты разрабатывал операцию, - шепчет он. - Командуй.

Но я-то рассчитывал, что нас будет шестнадцать человек. А с уходом Стрельца и его товарищей осталось девять... И все же надо действовать. Разбиваю людей по-прежнему на четыре группы. Теперь они совсем маленькие. Первая группа - Рева и Бородавко - нацеливается на бензохранилище. Вторая - Пашкович и Яцьков - взрывает склад с боеприпасами. Третья - Богатырь, лейтенант Федоров и я - штурмуем караульное помещение. Четвертая группа - Ларионов и Волчков с одним пистолетом на двоих - охраняет тыл на случай немедленного отхода.

Первым должен начать Рева: разлить бензин, зажечь его. После этого мы швырнем гранаты в казарму.

Ползем по снегу, сжимая связки гранат. Мы уже у барака. Неожиданно приоткрывается дверь, из нее высовывается чья-то голова. Фашист сейчас заметит нас. Замираем на снегу. Что там Рева медлит!..

Но вот в стороне бензохранилища яркое пламя взмывает ввысь. Мы вскакиваем. Одна связка гранат летит через голову опешившего гитлеровца в полуоткрытую дверь, две другие - в окна барака. Грохают взрывы. Из двери выскакивает несколько гитлеровцев. Командую:

- Огонь!

Огня нет. Оружие отказало: замерзла смазка на морозе.

До сих пор отчетливо помню чувство бессилия, обиды, гнева...

Первым заработал пулемет Захара Богатыря. Словно откашливаясь, он с перерывами дает два-три коротких выстрела и уверенно заливается длинной очередью. За ним вступает автомат. Еще. Еще...

Ответной стрельбы нет. Над Будой вспыхивают ракеты, и трассирующие пули бороздят небо.

Ваня Федоров кидается в караульное помещение. Возвращается с пистолетом в руке.

- За Васькины песни. От офицера, царство ему небесное.

- Проверить, - приказываю Пашковичу.

А пламя уже ревет. Оно слепит глаза, но так трудно оторваться от него...

- Комиссар, - докладывает Пашкович. - Там только тринадцать.

Рассыпаемся по станции. Залитая лунным светом, она как на ладони, но четверо фашистов исчезли.

- Ну и черт с ними, - спокойно говорит Рева. - Потом добьем.

Над Будой по-прежнему ракеты я густая сеть трассирующих пуль.

- Трусят. Оборону держат, - улыбается Богатырь.

Вдруг с той стороны, где должен быть Хутор Михайловский, доносится нарастающий шум подходящего поезда: надо полагать - это Буда вызвала подкрепление.

Даю сигнал отхода. Сень ведет по снегу, без дороги, через густой кустарник. Ямы, колдобины. Рева ворчит. Но вот уже наша старая знакомая дорога.