Отыщи меня

– Зофья, мы тебе верим. Честное слово. Как только увидели те рисунки… это страх просто! До сих пор у меня перед глазами, точно живые! А еще там я видела, – она замялась немного, а я наконец совладала с отверстиями в одежде, просунув голову в расстегнутый рукав, – ты встречала защитников? Правда? Собственными глазами видела их? Они спасли тебя тогда? Или один из тех двоих? Когда поправишься, расскажешь о них побольше? Знаешь, ведь только в Кенигхэме есть крылатые воины. Как я вам завидую!

– Были, – я принялась выпутываться из рукава, послышался треск.

– Что – были?

– Были защитники, я их убила.

Рукав поддался, теперь голова попала наконец в горловину. Руки тоже нашли верные отверстия, но платье оказалось надето задом наперед.

– Тебе все еще нехорошо, – негромко проговорила Нейя. – Ложись, пожалуйста, обратно. У тебя очень сильное потрясение. Доктор сказал, воспоминания о доме послужили толчком к тому, чтобы освежить все последующие, и у тебя случился нервный срыв.

– Я не понимаю.

– Прости?

– Я не понимаю всего, что ты говоришь. Очень быстро. Я понимаю отдельные слова и смысл, но, пожалуйста, дай мне уйти.

– Послушай, – она шагнула ближе, но, увидев, как я дернулась, остановилась и заложила руки за спину, – хотя бы позавтракай с нами. Ведь все равно, где бы ты ни работала, папа это выяснит, и мы в любом случае больше не позволим тебе пропасть. Мы не можем, Зоя. Ради дяди, ради дедушки.

– Много слов.

– Я говорю с тобой на кенигхэмском, не притворяйся, пожалуйста. Мой акцент не настолько плох. И оставайся на завтрак.

У меня уже не было сил спорить.

Странный вышел завтрак. Он был молчаливым и сосредоточенным. Молчали мои соседи по столу, а сосредоточена была я. Жевала очень старательно, хотя не особо различала вкус.

– Не хочешь оставаться? – все же отец семейства прервал молчание. Он уже довольно долго изучал меня, как и слуги, подающие еду. Из всех только Нейя бросала непродолжительные наименее смущающие взгляды над тарелкой и снова возвращалась к еде.

– Нет.

– Почему так?

– У меня не было этого намерения.

– Намерения могут меняться. Да и разве не удобнее жить в доме, в собственной комнате, чем где-то на чердаке у одинокого мужчины?

– Он совершенно не смущает меня, – я даже не удивилась, с какой скоростью человек, которого, вероятно, следовало звать дядей, навел справки.

– Ты нездорова, тебе необходимо сперва вылечиться, а иначе и работу не сможешь делать хорошо.

Наверное, он бил наугад, совершенно случайно угодив в ту самую точку. Я всегда была чересчур ответственна, чтобы напортачить с собственными обязанностями.

– Доктор сказал, ты не в порядке.

– Ммм, – я положила в рот побольше еды и принялась усиленно жевать.

– Не хочешь, мы не настаиваем. Но поправиться стоит. А чем платить за лечение? С твоим заработком у этого проныры наскребешь разве что на порошок для больного горла. А здесь ситуация гораздо серьезнее.

– Случается, – очень хотелось, чтобы они оставили меня в покое. Есть же отличные родственники, которым нет дела до кровных близких. Ведь бросила меня та старуха в приюте, взяв деньги и не отважившись признаться, что о сироте она позаботилась именно таким образом. Иначе бы и обещанных денег лишилась. Хотя кто знает, может, это был лучший вариант заботы с ее стороны.

– Жизнь не дорога? – не вытерпел глава семейства. Его дочь сидела очень тихо и даже не пыталась продолжать есть. Наверное, в этом доме было не принято спорить с отцом.

– Не очень, – я подняла глаза над тарелкой.

Я видела, что ему было непросто совладать с эмоциями. Вероятно, хотелось просто крикнуть и стукнуть кулаком по столу, чтобы все приборы тоненько задребезжали. Да и кому бывало легко со мной?

– Вылечим тебя, и ступай на все четыре стороны, – в сердцах высказался мужчина. – А пока останешься здесь, и дело с концом! Этот твой работодатель сюда будет приносить чертежи. Идти обратно в таком состоянии – значит наплевать на память брата и дяди. Коли осталась жива, так живи!

– Это просто смешно, – в отличие от него, я голос не повышала.

– Что смешно?

О, у меня всегда так хорошо выходило шокировать людей!

– Лечить меня. Говорят, я умом тронулась уже давно, и это не поддается излечению.

Было бы очень правильно, закричи он снова. Но только не так. Не эта острая жалость в глазах, побледневшие губы и его тихое: «Прости». Словно то давнее: «Прости, милая».

– Не нужно! – теперь закричала я и подскочила, и ударила ладонями по столу, так что разом зазвенела вся посуда. – Зачем вы заставили меня вспомнить все это? Зачем? Я так давно позабыла. Я не хотела помнить! Осталась жива, так живи? Правда? Правда?! Зачем? Почему я не сгорела в его огне? Почему? Я даже не знаю, живы ли они! Я даже не верю, что они живы!

– Лекарство, – его бледные губы снова шевельнулись, – лекарство! Несите сюда, быстро!

Сколько можно встречаться с этим доктором? Я его попросту ненавидела. Ненавязчивое внимание, забота до зубовного скрежета.

– Странная болезнь, – говорил он. – Непонятная. Я не вижу физических повреждений.