Озеро призраков

— По договору, — смеётся Мишка, достаёт из нагрудного кармана пиджака затёртую трёшку, бросает Борзову. — Лови! Это твои чистокровные. Больше ты не заработал.

Он водрузил на голову шляпу и вышел на улицу. Посмотрел на комья выброшенной из погреба земли, взял лопату, поднял с травы напильник и не спеша пошагал с участка.

1981

СЕДОЙ

Прошлым летом знакомый журналист из районной газеты, зная, что я собираю материал о тружениках Нечерноземья для будущего очерка, пригласил меня:

— Я еду завтра в совхоз, хотите захвачу? Заодно посмотрите, какую мы ГАЭС строим. Да и так, может, что для очерка подберёте. Тем у нас, — он качнул головой, — пропасть. — И заулыбался: — Ну как?

Я согласился, и мы поехали. День был погожий, солнечный. В деревне шёл сенокос. На дорогах то и дело попадались навитые сеном машины с загорелыми парнями наверху; на улицах поскрипывали колодцы; и смуглые шефы, припав к ведру, по очереди пили воду; с усадеб слышались звуки отбиваемых на вечернюю росу кос. Пруды кишели купающимися ребятишками. Было крикливо, пыльно, все спешили, ехали на машинах, тракторах, мотоциклах — у всех дел было невпроворот.

Мы заехали на центальную усадьбу совхоза, узнали, где директор, агроном, нашли их, мой знакомый взял у них нужную информацию, записал о видах на будущий урожай — косовица хлебов вот-вот начиналась, снова слетали в контору за сводками, побывали на строящейся ГАЭС, наконец всё было сделано и можно было возвращаться в город.

Места эти я знал довольно хорошо — бывал здесь несколько лет назад, а одно лето прожил в небольшой деревушке, и вот теперешняя поездка всколыхнула во мне полузабытые чувства, смутные и расплывчатые, и я уже не мог ехать обратно, не заглянув в эту деревню. Я сказал об этом своему спутнику.

— Это налево от шоссе? — спросил меня Александр Иванович.

Я кивнул.

— Мы ненадолго, — сказал я и добавил, боясь, что он не согласится гонять машину в такую даль: — Знакомый там у меня… Давно не виделись…

— Бога ради, время есть, — ответил Александр Ивановч и попросил шофёра разворачиваться.

Шофёр свернул на просёлок. Замелькали поля, кусты, рощицы, телеграфные столбы с пасынками, обросшие лебедой, крапивой. Я смотрел на всё это, и почти каждая полянка, узкий выступ леса или крутое, как каравай хлеба, поле — всё оживляло во мне лежащие подспудно воспоминания.

Машина тяжело взобралась в гору. За бугром мелькнули и стали расти верхушки вётел, лип, показались крыши, затем и все избы. Всё было как тогда. За обочинами дороги — поля с созревающей пшеницей и овсами, зелёные с картофелем, за ними отжившая своё, ненужная, с продырявленной крышей рига, и дорога круто сворачивала к избам.

Подминая под колёса плотную, как цемент, пыль, оставляя за собой жёлтый шлейф, машина подъехала к деревне. Вот крайний в два окна дом с опиленным тополем у проезда, вот пятистенок Овдоньиных с шумливым садом, пруд с низкими, вровень с водой, берегами…

— Подъезжай к тому дому со светёлкой, что у пруда, — сказал я шофёру.

Мне показалось, что ничего не изменилось. Всё было, как и в то лето. Та же ветла с обломанным толстым суком, широкая луговина, лишь своим простором напоминавшая, что когда-то на ней стоял ещё один дом, тот же колодец, скрипучий, с качающимися столбами, державшими тесовую крышу.

Шофёр подъехал к дому и остановил машину. Я вышел и пошёл к калитке по пыльной траве. Было удивительно тихо. Не летали пчёлы, ромашки были запылённые, как и широкие листья подорожника, закрывавшие тропку. Ограда палисадника сдала назад и покривилась. Стёкла окон пусто и темно отражали небо и кусты.

Я ступил на широкую ступеньку и дёрнул дверь. Она не поддалась. Было закрыто изнутри. Я обошёл террасу: с тыльной стороны дома была низкая калитка, сбитая из широких досок. В пробое неуклюже висел тяжёлый замок со следами ржавчины. Я посмотрел за осиновый с облупившейся корой тын. Ульев под яблонями не было. Грядки остались невскопанными. Огород зарос мокришником, одуванчиком и густой лебедой. Какое-то недоброе предчувствие коснулось меня.

— Кого нужно? — раздался за моей спиной скрипучий голос.

Я обернулся. Из-за угла двора вышел старик со сморщенным худым лицом, в выгоревшей кепке, в клетчатой тёмной рубашке, в пиджаке, из коротких рукавов которого были видны загорелые, почти коричневые, руки, перевитые вздутыми прожилинами вен.

— Кого нужно? — снова спросил он.

Я сделал шаг навстречу.

— Филипп Сергеич?!

Старик внимательно посмотрел на меня, двинулся вперёд, снова посмотрел из-под руки.

— Неужто-о, — проговорил он и прищурился, пристально глядя мне в лицо. — Василий! — не то сказал, не то спросил он.

Мы пожали друг другу руки. Подошёл Александр Иванович, и я его познакомил с дедом Филиппом.

— Где же Иван Прокофьевич? — спросил я старика. — Изба на замке…

Дед Филипп отвернулся в сторону, глаза часто заморгали.

— Преставился Иван-то, — произнёс он.

Дрожащая слабость бросилась мне в ноги.

— Когда же? — выдавил я из себя.