— Как будет лучше принять их? – спросил Ив. – В зале, под гербами, как властелин, или в постели, во власти сна и нездоровья, как старший их брат, чьи двери всегда открыты?
— Вы ответили на ваш вопрос, мой господин, — сказал Эсперанс. – Потому что эти люди кричат и плачут, и если ваша любовь их не успокоит, всегда можно набросить на плечи плащ и надавать им по голове тяжелой дубиной.
— Да, — сказал Ив, — это будет истинно по–братски. Пусть сперва войдет женщина – она так кричит, что у меня под волосами начинают мурашки бегать.
Женщина вошла, вдруг оробев и сделавшись очень тихой. Человек, кутавшийся на постели в теплое покрывало, показался ей величавым, как статуя в соборе. Она пробормотала что–то себе под нос, низко склонившись в поклоне, а Ив сказал:
— Говори громче, но только не кричи, как только что кричала.
— Я делаю молочное вино, — заговорила женщина, робко подняв голову. – Никто во всей округе такого не умеет. Я продавала его по хорошей цене, когда получалось, и нынешней весной рассчитывала прожить с этих продаж, да один злой человек пробрался ко мне в дом и украл большой кувшин!
— Ты так страшно кричала из–за украденного кувшина? – удивился Ив.
Женщина кивнула.
Эсперанс подтолкнул ее и прошипел:
— Не маши головой, а отвечай внятно, словами.
— Да, мой господин, — тотчас послушно сказала женщина.
— Ты знаешь, кто украл твой кувшин? – продолжал Ив.
— Англичанин, — сказала женщина и подняла голову. – Вот кто это был. Англичанин.
«Проклятый англичанин», — подумал Ив.
— Ступай, — он махнул ей рукой.
И она вышла с убеждением, что ее дело удачно разрешилось.
Тут вошел второй проситель, мужчина, и сказал, что дочь его уходила с англичанином из дома и вернулась лишь под утро.
— Плакала она или была весела? – спросил сир Ив.
— Она и плакала, и смеялась, — отвечал мужчина, — и по этой примете я понял, что англичанин сотворил над ней непотребство.
— Были ли у нее при себе какие–либо подарки? – продолжал Ив.
— Господь с вами, добрый сеньор, этот англичанин – сущий голодранец! – в сердцах воскликнул крестьянин. – Он украл у нас последний круг колбасы и свел нашу дочь со двора, а потом вернул дочь нашу испорченной, колбасу же не вернул вовсе.
— Было бы удивительно, если бы он вернул колбасу и не вернул дочь, — заметил сир Ив. – А чего ты хочешь от меня?
Крестьянин пожал плечами и растерянно огляделся по сторонам, но никакого внятного ответа дать не смог.
Тогда сир Ив сказал:
— Ступай теперь, потому что у меня есть более важные заботы.
Эсперанс выставил просителей, а сир Ив оделся и сказал:
— Клянусь волосами святой Урсулы, этот англичанин мне заплатит за беспокойство!
— Он ранен, мой господин, — напомнил Эсперанс.
— Тем лучше; я одолею его без труда! – сказал сир Ив.
* * *
Фома и не думал скрываться; Ив увидел его в замковом дворе около полудня: англичанин отдавал приказания своим людям и распоряжался насчет обеих своих лошадей, которых водили по двору и чистили.
Сир Ив спустился во двор, и Фома весело приветствовал его.
— Хорошо провели ночь, как я слышал? – заговорил с ним сир Ив.
— Да уж получше, чем вы в вашем замке, где одни только старухи да солдаты, — отвечал Фома. – Не хотел я вам говорить раньше времени, сир де Керморван: нынче я уплываю на том самом английском корабле, что доставил вам зерно.
Ему подвели коня, и Фома уселся в седло. Копейщик его уже был верхом, а лучники медленно приближались к своему господину, не сводя глаз с сира Ива.
— Вы украли кувшин у одной женщины и честь – у другой, — сказал сир Ив. – А теперь считаете свои дела в Керморване законченными?
Фома пожал плечами:
— Той женщине я заплатил, хотя полагаю, что в разговоре с вами она и словечком об этом не обмолвилась, старая чертовка; что до девушки – за всю ночь ни разу она ни на что не пожаловалась…
— Может, она и жаловалась, да вы не слышали?
Фома нахмурился:
— Никогда в жизни я не прикасался к женщине против ее воли. Потом, бывает, наступает у них раскаяние, но этого я предвидеть не могу. Иногда раскаяние и не наступает. А если вы так и будете жить отшельником, то так и не узнаете, каково это – быть молодым.
Тут он развернул коня и поскакал прочь.
А Эсперанс обратился к сиру Иву:
— Пусть англичанин уезжает с миром, мой господин. Я мог бы снять его стрелой, или догнать и изрубить его мечом, или натравить на него наших крестьян. Я мог бы даже пробраться на корабль и загрызть его спящего — но он везет важную новость графу Уорвику в Кале, и нельзя его останавливать.
Ив хотел было спросить – какую новость, но Эсперанс уже ушел: должно быть, Ив слишком долго раздумывал над услышанным и потерял счет времени. С ним такое случалось, и чем дольше – тем чаще.
Глава одиннадцатая
ОСАДА КАЛЕ
Фома Мэлори вбежал в казарму – темные, коротко остриженные волосы слиплись, лицо раскраснелось. Схватил кувшин, махом допил тухловатую воду, вытер губы, улыбнулся окружающим – а смотрели на него кисло, но Фома к таким взглядам привык и просто кивнул в знак приветствия.
— Стрелы привезли? – спросил он, все еще задыхаясь.