Ожерелье княжны Гальшки

А в это время в непростом положении находилось высшее духовенство. Когда представители католической церкви заявили, что по ее канонам заключенный брак нельзя расторгнуть, православные также стали утверждать, что у них на счет этого требования не менее строгие, развестись можно только в исключительных случаях. Однако Гальшка, венчаясь с Гурко, давала клятву в костеле. Следовательно, выходя замуж за Семена Юрьевича, должна была бы венчаться в церкви, а не в монастыре.

Сигизмунд Август принял решение в пользу Гурко. Беата продолжала угрожать графу, что это так не оставит, но Лукаш только улыбался, понимая, что никто не пойдет против решения короля. Гальшка же выход нашла в том, чтобы откупиться от Гурко. На ее удивление, граф подобным предложением заинтересовался. Но она догадывалась, что с его стороны это обычная игра, которую может позволить себе хищник, хорошо зная, что жертва никуда от него не денется.

— Откупиться предлагаешь? — Лукаш посмотрел на Гальшку внимательно, будто прицениваясь. — И сколько дашь?

— Тысяч тридцать злотых.

— Маловато, дорогая, — он был в настроении, поэтому обращался к ней ласково, — с твоим богатством…

— Тогда шестьдесят тысяч.

— Любимая женушка, разве можно так дешево оценивать себя? Я готов за тебя отдать все, что имею, а ты какие-то шестьдесят тысяч предлагаешь.

— Сто тысяч!

— Это уже что-то, — глаза Гурко загорелись, и Гальшке показалось, что он согласится ее отпустить, потому что деньги любит.

Но блеск в его глазах появился по иной причине. Удивлялся наивности своей жены, но старался себя сдержать, не выдать, делал вид, что ее предложением заинтересовался. Однако эта игра порядком уже надоела.

— Не делай из меня дурака! — закричал он. — Сто тысяч злотых?! Кого хочешь провести?! Лукаша Гурко?! Я получу все! Все твои богатства станут моими, а ты о каких-то ста тысячах говоришь!

— Не получишь моих богатств! — перешла в наступление Гальшка.

— Получу! А теперь поедем со мной!

— Посмотрим, кому будет хуже! — выдвинула она единственный аргумент.

— Угрожаешь? Запомни, ты — моя!

Однако Гальшка знала, что говорит. Чтобы получить богатства, на которые он рассчитывал, граф должен был иметь согласие жены не на словах, а юридически оформленное. Сначала он, правда, не придал этому особого значения, надеясь, что Гальшка со временем станет сговорчивой. А чтобы сломить ее волю, поселил в одном из своих замков и держал под домашним арестом.

Через некоторое время ему показалось, что она смирилась. Но беспечность едва не стоила ему жизни. В очередной раз зашел к ней в комнату. Обрадовался, что не прогоняет и ведет себя так, словно размолвки между ними не было. Когда начал обнимать, не противилась. Лукаш шептал ласковые слова, просил забыть былые обиды.

— Не будем вспоминать прошлое. На все согласна. И обиды забыть, и… — Превозмогая себя, она произнесла: — Милый! — посмотрела на него так, словно давно ждала этой минуты.

— Ты меня любишь? — допытывался Гурко.

— Люблю, — убеждала она.

— Очень?

— Как никого на свете, — обманывала Гальшка.

— Как же я счастлив! — искренне признался он.

— Я хочу тебя, — княжна встала и направилась к кровати.

— И я тебя.

Когда они, утомленные, пришли в себя, Лукаш не пошел к себе, остался в ее комнате.

— Ты не против?

— Нет, — согласилась она, а сама мысленно просила Бога, чтобы муж скорее уснул.

Когда он захрапел, она решилась. Тихо, чтобы не разбудить его, поднялась и на цыпочках подошла к столу, где лежал большой нож. Взяла его и вернулась к кровати. Что есть силы замахнулась…

Внезапно Лукаш проснулся, и хотя в комнате было темно, успел сообразить, что к чему. Резким движением перехватил ее руку. Сжал так сильно, что Гальшка выпустила нож.

— Убить хотела! — заорал он и зверем набросился на нее.

Бил долго и беспощадно, и только когда княжна потеряла сознание, оставил в покое. Зайдя поутру, увидел ее на полу.

— Сволочь, — едва прошептала Гальшка.

— Ничего, отойдешь, — сказал, как ни в чем не бывало, но бить не стал.

От побоев княжна отходила неделю. Все это время Лукаш в ее комнате не показывался. Зашел, когда слуга сообщил, что его жена немного поправилась. Но не поинтересовался ее самочувствием, только заявил:

— Твое счастье, что живой нужна!

Гальшка понимала, что спасло ее только то, что граф по-прежнему хочет получить юридическое согласие на владение богатствами, принадлежащими ей по праву наследства:

— Этого ты не дождешься.

— Тебе же будет хуже.

— Хуже, чем есть, быть не может.

— Останешься здесь на всю жизнь.

— Пускай.

Была уверена, что мать не бросит ее на произвол судьбы. А еще ждала, что в дело вмешается князь Семен. Надежда окрепла, когда ей тайком передали записку:

«Доченька!

Не падай духом. Муж твой нашел немало тех, кто обещает помочь освободить тебя!»

С пониманием к сложившейся ситуации отнеслись многие магнаты Великого Княжества Литовского. Не только потому, что хотели помочь Семену Юрьевичу. Была на то и не менеевеская причина. Они не хотели, чтобы имения православных перешли католикам, стали достоянием не только Гурко, но и Королевства Польского.