А еще проводила время за чтением духовных книг, отдавая предпочтение тем, в которых рассказывалось о жизни святых и праведников. Потом снова молилась. И так продолжалось до бесконечности.
Даже знакомый ксендз, к которому она регулярно наведывалась, начал беспокоиться о ее здоровье и душевном состоянии. Неоднократно просил успокоиться, смириться с мыслью, что мужа не вернешь. Напоминал, что это надо не только ей, но и сыну, потому что ребенок должен родиться здоровым. А еще убеждал, постоянно помня об ушедших, ни в коем случае нельзя забывать, что с уходом их земная жизнь продолжается. И они достойны не только памяти, а и добрых дел, которые невозможно вершить, если уединиться в себе.
Однако Беата была глуха к подобным пожеланиям. Ее душа, казалось, противится всему земному. Будто тесно и неуютно ей среди живых, хочется лететь в мир вечности, туда, где обрели покой умершие, где находился князь.
Рвалась душа княжны ввысь, очищенная от всего второстепенного, а чтобы избавиться от него, княгиня не только регулярно молилась, но и соблюдала пост. До того строгий, что бывали дни, когда она от усталости и изнеможения не могла стоять на ногах.
Просили ее одуматься. Напоминали, к чему это может привести. Умоляли подумать о ребенке. Ведь он из-за истощения и переживаний матери может появиться на свет слабым и немощным.
Она не принимала этого, да и понимать не хотела.
Она жила так, как казалось ей единственно правильным в этот момент. Она помнила мужа, ждала сына.
Ребенок родился через три месяца после смерти Ильи, но это был не долгожданный сын, а дочка.
Девочке дали польское имя Гальшка, хотя некоторые называли ее Елизаветой, а то и Еленой. Но для большинства, а тем более для самой Беаты, она оставалась Гальшкой.
Но это было потом, а сначала княгиня, узнав о рождении девочки, очень расстроилась. Поскольку связывала свое будущее с сыном, посчитав, что тем самым многие ее надежды останутся неосуществленными. А это снова привело к депрессии.
Как и до этого, считала, что вся ее жизнь утратила смысл. Прожитые дни стали похожи друг на друга: утренняя молитва, чтение духовных книг, снова молитва. И, как раньше, строгий пост. А о дочке совсем забыла. Воспитанием Гальшки занимались только няньки, но и те понимали, что ей, прежде всего, нужна мать. А для матери девочка словно не существовала.
Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не вмешался князь Константин-Василий. К жене умершего брата, иначе как к старшей сестре, он не относился. И Беата была довольна этим, потому что ему исполнилось только двенадцать лет. Но когда он начал делать замечания о том, что негоже забывать о собственном ребенке, взорвалась:
— Обойдусь без твоих советов!
После такой реакции молодой князь попытался успокоить ее:
— Пойми меня правильно. Я не хочу вмешиваться в твои личные дела, но память перед братом…
— Со своей памятью я сама разберусь! — Беата еще больше обозлилась, готова даже была уйти.
Однако князь остановил ее:
— Илья хотел, чтобы его ребенок всегда был присмотрен.
— Илья хотел сына! — она в упор посмотрела на Константина, будто он был виновен в том, что случилось: и в смерти брата, и в рождении девочки.
— А разве он от дочки отказался бы? — молодого князя невозможно было вывести из себя.
Беата промолчала, только продолжала смотреть на Константина с неприязнью, но он не пытался больше ее в чем-либо переубеждать, понимая, что это ничего хорошего не даст.
Так и разошлись ни с чем. Сделали это преднамеренно, чтобы не обозлиться, ибо знали, что вскоре предстоит решать наследные дела. А договариваться лучше при взаимопонимании.
Правда, каждый был убежден, что трудно будет его добиться.
Константин понимал, что Беата вряд ли свое упустит. Впрочем, он не собирался ущемлять ее права. Однако не хотел остаться обделенным.
Беата же, в свою очередь, боялась, что ее права на богатства Острожских ограничатся только так называемым «вдовьим уделом», а значит, получит только часть. Это беспокоило ее в первую очередь. Особенно после того, как все больше убеждалась, что Константин также отступать не собирается.
Из ситуации, которая сложилась, для нее был один наиболее приемлемый выход. Поскольку брат Ильи еще несовершеннолетний, следует добиться у короля права опекунства. Поэтому не нужно слишком обострять с ним отношения. Став же опекуншей, она не ограничится «вдовьим уделом», а будет распоряжаться всеми имениями и богатствами умершего супруга.
Шаг для примирения сделала первой. Молодой князь дал слово уладить наследные дела как можно быстрее. Вскоре Сигизмунд поздравлял свою дочь с тем, что она стала наследницей огромных богатств. Беата ощутила себя счастливой. Даже удивлялась, как до этого не могла додуматься раньше. Видимо, на самом деле сказались переживания, связанные с преждевременной кончиной супруга. Да и с тем, что вместо ожидаемого сына родилась дочь. А ведь именно появлению на свет дочери она и должна радоваться.