Ожерелье королевы

– Простите, сударыня, я и сам не знаю, что это взбрело мне в голову. Видите, как я рад? Моя радость так же велика, как и мое раскаяние. Вы на меня не сердитесь, ведь правда? Не дуйтесь: даю слово дворянина, я был бы в отчаянии!

Королева высвободила руку из руки короля.

– Государь, – заговорила Мария-Антуанетта, – королева Французская не лжет!

– Что это значит? – спросил удивленный король.

– Я хочу сказать, – столь же хладнокровно продолжала королева, – что я вернулась только сегодня в шесть утра.

– Сударыня!

– Без его высочества графа д'Артуа, предоставившего мне убежище и из жалости приютившего меня в одном из своих домов, я осталась бы за дверью, как нищенка.

– Ах, так вы не вернулись! – с мрачным видом сказал король. – Значит, я был прав?

– Для того, чтобы убедиться, рано или поздно я вернулась, у вас нет необходимости ни запирать двери, ни отдавать приказы; достаточно прийти ко мне и спросить:

«В котором часу вы вернулись?»

– О-о! – произнес король.

– Я могла бы и дальше наслаждаться своей победой. Но я полагаю, что ваш образ действий постыден для короля, непристоен для дворянина, и я не хочу лишить себя удовольствия сказать вам об этом.

Король отряхнул жабо с видом человека, который обдумывает ответ.

– О, вы проявили великое искусство! – качая головой, произнесла королева. – Вам не придется извиняться за свое обращение со мной.

– Вы знаете, что я человек искренний, – изменившимся голосом заговорил король, – и что я всегда признаю свои ошибки. Соблаговолите же доказать мне, сударыня, что вы были правы, когда уехали из Версаля на санях со своими дворянами? С сумасшедшей оравой, которая компрометирует вас в тяжких обстоятельствах, в которых мы живем! Разве так должна поступать супруга, королева, мать?

– Могу ответить вам в двух словах. Я уехала из Версаля на санях, чтобы поскорее доехать до Парижа; я вышла из дому с мадмуазель де Таверне, чья репутация, слава Богу, одна из самых чистых репутаций при дворе, и поехала в Париж, чтобы лично удостовериться, что король Французский, отец огромной семьи, предоставляет умирать с голоду, прозябать в забвении, беззащитному перед всеми искушениями порока и нищеты, одному из членов своей семьи, такому же королю, то есть потомку одного из королей, царствовавших во Франции.

– Я? – с удивлением спросил король.

– Я поднялась, – продолжала королева, – на какой-то чердак и увидела без огня, без света, без денег внучку великого государя и дала сто луидоров этой жертве забывчивости, жертве королевской небрежности.

– Примите в рассуждение, – сказал король, – что я не подозревал вас ни в чем хоть сколько-нибудь несправедливом или бесчестном; мне только не понравился образ действий, рискованное поведение королевы; вы, как всегда, делали добро, но, делая добро другим, вы избрали способ, который делает зло вам самой. Вот в чем я вас упрекаю! А теперь я должен исправить чью-то забывчивость, я должен позаботиться о судьбе некоей королевской семьи.

Я готов. Сообщите мне, кто эти несчастные, и мои благодеяния не заставят себя ждать.

– Полагаю, что имя Валуа достаточно прославлено, государь, чтобы сохраниться в вашей памяти.

– А-а, теперь я знаю, о ком вы заботитесь! – с громким смехом вскричал Людовик XVI. – Это маленькая Валуа? Графиня де… Постойте…

– Де ла Мотт.

– Совершенно верно, де ла Мотт. Ее муж – жандарм? – Да, государь.

– А жена – интриганка? О, не сердитесь: она переворачивает небо и землю, она изводит министров, она не дает житья моим теткам, она и мне докучает своими ходатайствами, прошениями, генеалогическими изысканиями!

– Но она Валуа или нет?

– Я уверен, что да!

– В таком случае – пенсион! Приличный пенсион ей, полк – ее мужу, словом, положение, приличествующее потомкам королей.

– Постойте, постойте! Черт побери! Как вы спешите! Малютка Валуа всегда вырывает у меня достаточно перьев и без вашей помощи. У малютки Валуа крепкий клювик, помилуйте!

– Но, государь, не могут же Валуа умирать с голоду!

– Вы сами сказали мне, что дали ей сто луидоров!

– Щедрое подаяние!

– Королевское.

– Тогда дайте ей столько же.

– Я от этого воздержусь. Того, что вы дали, вполне достаточно для нас обоих.

– Тогда дайте небольшой пенсион.

– Ни в коем случае! Ничего постоянного! Эти люди немало выклянчат у вас сами – они из семейства грызунов. По правде говоря, я не могу рассказать вам все, что мне известно о малютке Валуа. Ваше доброе сердце попало в западню, дорогая Антуанетта. Прошу прощения у вашего доброго сердца!

Людовик протянул руку королеве – королева, уступая первому побуждению, поднесла ее к губам.

Внезапно она оттолкнула его руку.

– У вас нет доброго чувства ко мне, – сказала она. – Я на вас сердита!

– Это вы сердиты на меня? – сказал король. – Вот так так! Я.., я…

– О да, скажите, что вы на меня не сердитесь, – вы, закрывший передо мной двери Версаля, вы, пришедший в половине седьмого утра в мою прихожую, открывший – мою дверь силой и вошедший ко мне, зло сверкая глазами!

Король засмеялся.

– Я на вас не сержусь, – сказал он.

– Ах, вы на меня не сердитесь? Что ж, отлично!