Ожерелье королевы

– Ваше величество! Вы слишком добрый судья, чтобы люди не склонились перед вашими приговорами.

– Да, но вас-то не бранили, – сказала королева, – вы горды и свободны, вас все побаиваются, ибо, подобно божественной Минерве, вы слишком мудрая.

Андре покраснела и грустно улыбнулась.

– Я дала обет, – сказала она.

– Да, кстати! – воскликнула королева. – Я вспомнила…

– Что вы вспомнили, ваше величество?

– Хотя вы и не замужем, у вас, тем не менее, со вчерашнего дня появился один господин.

– Господин, ваше величество?

– Да, ваш любимый брат. Как его зовут? Кажется, Филипп?

– Да, Филипп.

– Он приехал?

– Вчера, и вы, ваше величество, сделали мне честь сказать об этом.

– Каков он?

– Как всегда, красив и добр.

– А сколько лет ему теперь?

– Тридцать два года.

– Могу я увидеть его сейчас же?

– Через четверть часа он будет у ног вашего величества, если ваше величество позволит.

– Хорошо, хорошо, позволю и даже хочу. Не успела королева договорить, как кто-то живой, быстрый, шумный скользнул или, вернее, прыгнул на ковер туалетной комнаты, и его смеющееся, лукавое лицо отразилось в том же зеркале, в котором Мария-Антуанетта улыбалась своему.

– Ах, мой брат д'Артуа! – сказала королева. – По правде говоря, вы меня напугали!

– Добрый день, ваше величество! – сказал молодой принц. – Как вы, ваше величество, провели ночь?

– Благодарю вас, очень плохо.

– А утро?

– Очень хорошо.

– Это самое главное.

Дверь отворилась.

Вошла Андре, держа за руку красивого дворянина со смуглым лицом, с черными глазами, в которых отражалось благородство души и меланхолия, могучего воина с умным лбом, с суровой выправкой, похожего на один из тех фамильных портретов, какие создали Койпель или Гейнсборо.

– Ваше величество, – с почтительным поклоном заговорила Андре, – это мой брат.

Филипп поклонился медленно и серьезно.

– Сколько лет, сколько времени прошло с тех пор, как мы виделись, – сказала королева, – и увы, это лучшее время жизни!

– Для меня – да, для вашего величества – нет, ибо для вас все дни – лучшие.

– Вам, должно быть, очень понравился Новый Свет, господин де Таверне, коль скоро вы там оставались в то время, как все уже вернулись?

– Ваше величество! – отвечал Филипп. – Когда господин де Лафайет покидал Америку, ему нужен был офицер, которому бы он доверял и которому он мог бы частично поручить командование вспомогательными войсками. Господин де Лафайет рекомендовал меня генералу Вашингтону, и тот пожелал принять меня на службу.

– Мне кажется, – заметила королева, – что из этого самого Нового Света, о котором вы мне рассказываете, к нам возвращается множество героев.

– Ваше величество, вы это говорите не обо мне, – с улыбкой заметил Филипп.

– Почему же не о вас? – спросила королева и повернулась к графу д'Артуа.

– Посмотрите, какое прекрасное лицо и какой воинственный вид у господина де Таверне!

Филипп, понимая, что его таким образом представляют графу д'Артуа, с которым он был не знаком, сделал шаг к нему, прося у принца позволения приветствовать его.

Граф сделал знак рукой; Филипп поклонился.

– А знаете ли вы, – продолжала королева, – что нас связывают весьма тесные узы?

– Весьма тесные узы? Вас, сестра? Расскажите, прошу вас!

– Да, господин Филипп де Таверне был первым французом, который представился моему взору, когда я приехала во Францию, а я дала себе твердое обещание, что составлю счастье первого француза, которого встречу.

Филипп почувствовал, что краска бросилась ему в лицо. Чтобы сохранить хладнокровие, он закусил губу.

Андре посмотрела на него и опустила голову.

– Великолепная погода! – воскликнула королева, сопровождая свои слова радостным движением. – Госпожа де Мизери! Завтра лед растает, так что сани мне нужны сей же час.

– Вашему величеству угодно покататься на коньках? – спросил Филипп.

– Вы будете смеяться над нами, господин американец! – воскликнула королева. – Ведь вы ходили по огромным озерам, по которым пробегают больше миль, чем здесь мы делаем шагов!

– Здесь для вашего величества мороз и дорога – развлечение, а там от них умирают, – Заметил Филипп.

– Вот видите, господин де Таверне: я все та же, и, как в былые времена, этикет приводит меня в ужас. Помните былые времена, господин Филипп?.. Ну, а вы-то переменились?

Эти слова проникли в самое сердце молодого человека! жалость женщины часто бывает подобна удару кинжала.

– Нет, ваше величество, – отрывисто сказал он, – нет, я не переменился – по крайней мере, сердцем.

– Господин де Таверне! Я не хочу с вами расставаться, – сказала королева, – я заявляю свое право на конфискацию американца. Возьмите меня под правую руку, господин де Таверне.

Таверне исполнил приказание. Андре подошла к королеве с левой стороны.

Когда королева спускалась по лестнице, когда на площадях били барабаны, когда трубы телохранителей и бряцание оружия, подхваченные ветром в вестибюле, поднялись во дворец, – вся эта королевская пышность, это всеобщее почтение, это поклонение, которое задевало чувствительные струны королевы и встречало Таверне, вся эта торжественность вскружила и без того затуманившуюся голову молодого человека.