Ожерелье королевы

– Когда высказываешь какую-то мысль, ее еще надо доказать, – бесцеремонно заявил Босир.

– Я и докажу, – подхватило голубое домино, – я докажу, что ваше присутствие здесь столь же для вас вредно, сколь полезно для вас было бы ваше отсутствие.

– Чем же, скажите, пожалуйста?

– Мы ведь являемся членом некоей академии, не так ли?

– Я?

– Улица По-де-Фер, второй этаж – верно я говорю, господин де Босир?

– Тес! Сударь! Вы становитесь малоприятным собеседником!

– Так вот, через четверть часа в вашей академии не улице По-де-Фер, у господина де Босира, будет обсуждаться некий план, который должен дать два миллиона прибыли двенадцати истинным компаньонам, одним из которых являетесь вы, господин де Босир!

– Ах, сударь, вы отсылаете меня на улицу По-де-Фер? – спросил тот.

– Я отсылаю вас на улицу По-де-Фер.

– Чтобы там меня схватили! Я еще не рехнулся.

– Но если в моей власти сделать то, о чем вы говорите, если в моей власти гораздо большее – догадаться о том, что затевается в вашей академии, то зачем же я явился бы просить у вас разрешения на беседу с вашей дамой? О нет! В этом случае я сделал бы так, что вас арестовали бы сию же секунду, и мы с вашей дамой освободились бы от вас. Я же поступаю иначе: «Всего добиваться вежливостью и убеждением» – таков мой девиз, дорогой господин де Босир.

– Послушайте! – вскричал Босир, выпуская руку Оливы. – Ведь это вы сидели на софе у этой дамы два часа назад? А? Отвечайте!

– На какой софе? – переспросило голубое домино, которому Олива легонько сжала кончик мизинца.

– А в сущности говоря, мне это совершенно все равно, – возразил Босир. – Доводы ваши вполне убедительны – это все, что мне нужно. Я сказал: «Убедительны», – а должен был бы сказать: «Превосходны». Возьмите же даму под руку, и если вы вели себя как благовоспитанный человек с дурными намерениями, – краснейте!

Голубое домино расхохоталось.

– Спите спокойно, – объявило оно Босиру. – Отсылая вас туда, я делаю вам подарок стоимостью, по меньшей мере, в сто тысяч ливров: ведь если вы сегодня вечером не явитесь в академию, по обвинению ваших компаньонов, вы не примете участия в дележе, тогда как, если вы туда явитесь…

– Что ж, будь по-вашему, пойду наудачу, – пробормотал Босир.

Поклонившись и сделав пируэт, он исчез. Голубое домино завладело рукой мадмуазель Оливы.

– Я не знаю ничего более прелестного на свете, нежели ваша история, дорогая мадмуазель Николь, – заговорило голубое домино, нежно сжимая округлую руку маленькой женщины. Услышав это имя, она испустила сдавленный крик; маска сползла ей на ухо.

– Боже мой! Что это за имя? – воскликнула она. – Николь!.. Уж не обо мне ли идет речь? Уж не хотите ли вы ненароком назвать так меня?

– Теперь вас зовут Олива. Имя Николь чересчур отдавало провинцией. Я прекрасно знаю, что вы – это две женщины: Олива и Николь. Не будем сейчас говорить об Оливе, поговорим сперва о Николь. Разве вы забыли те времена, когда вы откликались на это имя? Никогда не поверю!.. Ах, дорогое дитя мое, когда, будучи юной девушкой, носишь какое-то имя, это имя всегда сохраняешь если и не для всех, то, по крайней мере, в глубине сердца, каким бы ни было то имя, которое она вынуждена была взять, чтобы забыть первое. Бедная Олива! Счастливая Николь!

– Вы, стало быть, не считаете меня счастливой?

– Вам трудно было бы стать счастливой с таким человеком, как Босир. Олива вздохнула.

– Да, я отнюдь не счастлива, – сказала она.

– Но если вы его не любите, бросьте его.

– Нет.

– Но почему же?

– Потому что если бы я скоро его бросила, я пожалела бы об этом. Пожалела бы о том шуме, который он поднимает вокруг меня.

– Я должен был бы догадаться об этом. Вот что значит провести молодость среди людей молчаливых!

– Вам известна моя молодость?

– Прекрасно известна.

– Ах, вы мой дорогой! – смеясь и покачивая головою, с недоверчивым видом произнесла Олива.

– Так поговорим же о вашей молодости, мадмуазель Николь?

– Что ж, поговорим, но предупреждаю вас, что не подам вам ни одной реплики.

– Я не коснусь вашего детства – это время не идет в счет нашей жизни; я начну с вашей юности, с того мгновения, когда вы обнаружили, что Бог вложил в вас сердце для того, чтобы вы любили.

– Чтобы я любила кого-то?

– Чтобы вы любили Жильбера.

При этом имени дрожь пробежала по всему телу молодой женщины, и голубое домино почувствовало, как задрожала ее рука.

– Боже мои! Откуда вы это знаете? – спросила она. Внезапно она остановилась, с непостижимым волнением устремив взгляд сквозь маску на голубое домино. Голубое домино промолчало.

Олива иди, вернее, Николь вздохнула.

– Ах, сударь! – сказала она. – Вы сейчас произнесли имя, которое вызывает у меня столько воспоминаний!.. Так вы знали Жильбера?

– Раз я заговорил с вами о нем, значит, я его знал.

– Увы!

– Славный парень, клянусь честью!.. Вы любили его?

– Да, да; вам известны самые страшные тайны, сударь! – вздрогнув, отвечала Олива. – А теперь…

Она посмотрела на незнакомца так, словно могла читать по его лицу сквозь маску.

– А что с ним сталось теперь? Голубое домино хранило молчание.