Ожерелье королевы

Глава 31. ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

Между тем королева направилась прямо к постели Шарни.

Шарни поднял голову на звук шагов.

– Королева! – прошептал он, пытаясь подняться.

– Да, сударь, королева, – торопливо заговорила Мария-Антуанетта, – королева, которой известно, как вы усердствуете, чтобы потерять и свой рассудок, и свою жизнь, королева, которую вы оскорбляете, королева, которая печется о своей чести и о вашей безопасности! Вот почему она пришла к вам, сударь, и не так вы должны были бы ее встретить!

Шарни, который уже встал с постели, трепещущий, потерявший голову, при последних словах королевы рухнул На колени, до такой степени раздавленный болью физической и болью душевной, что, склонившись, как виновный, он не хотел и не мог подняться.

– Возможно ли, – продолжала королева, растроганная и его почтительностью, и его молчанием, – чтобы дворянин, в свое время стяжавший славу одного из самых преданных дворян, как враг, неотступно преследовал доброе имя женщины? Заметьте, господин де Шарни, что в первую же нашу встречу вы видели не королеву, и я вела себя с вами не как королева – я была женщиной, и вы должны были бы никогда не забывать об этом!

Шарни, воодушевленный этими словами, шедшими из глубины души, попытался было произнести слово в свою защиту; Мария-Антуанетта не дала ему времени.

– Как же будут поступать мои враги, – продолжала она, – если вы подаете им пример предательства?

– Предательства… – пролепетал Шарни.

– Когда вы прекратите устраивать доброму доктору непристойное зрелище вашего безумия, которое его тревожит? Когда вы уедете из дворца?

– Ваше величество гонит меня… – пролепетал Шарни. – Я уеду.., уеду…

Желая выйти, он сделал такое резкое движение, что, потеряв равновесие, пошатнулся и упал на руки королевы, загораживавшей ему проход.

Едва он ощутил прикосновение пылающей груди, едва он почувствовал невольно обнявшую, подхватившую его руку, как рассудок совершенно покинул его, и губы раскрылись, испуская горячее дыхание, которое не стало словом и которое не дерзнуло стать поцелуем.

– О, тем лучше! – прошептал он. – Тем лучше! Я умираю, убитый вами!

Королева забыла обо всем на свете. Она охватила Шарни руками, приподняла его, прижала его мертвую голову к своей груди и положила ледяную руку на сердце молодого человека.

Любовь сотворила чудо: Шарни воскрес. Он открыл глаза, и видение исчезло. Женщина ужаснулась, что оставила воспоминание тому, кому хотела только сказать последнее «прости».

Она так быстро сделала три шага к дверям, что Шарни едва успел схватить край ее платья.

– Ваше величество, – воскликнул он. – Во имя моего величайшего преклонения перед Богом, которое все же не так велико, как мое преклонение перед вами…

– Прощайте! Прощайте! – сказала королева.

– Ваше величество, простите меня!

– Прощаю, господин де Шарни.

– Ваше величество! Последний взгляд!..

– Господин де Шарни, – трепеща от гнева и от волнения произнесла королева, – если вы не худший из людей, завтра, сегодня же вечером вы умрете или покинете дворец!

Когда королева приказывает в таких выражениях, это значит, что она просит. Шарни, стиснув руки, на коленях подполз к ногам Марии-Антуанетты.

Мария-Антуанетта уже открыла дверь, чтобы как можно скорее спастись от опасности бегством.

Андре, которая пожирала глазами эту дверь с самого начала разговора, увидела распростершегося на полу молодого человека и изнемогающую королеву; она увидела его глаза, сиявшие надеждой, и ее глаза, угасшие и потупленные.

Пораженная в самое сердце, пришедшая в отчаяние, распираемая ненавистью и презрением, она не склонила головы. Когда она увидела возвращающуюся королеву, ей показалось, что Бог дал этой женщине слишком много, дав ей трон и красоту, которые не нужны ей, коль скоро теперь Он дал ей эти полчаса, проведенные с де Шарни.

Луи увидел, что молодой человек обрел спокойствие и рассудительность своих счастливых дней. Шарни и впрямь оказался настолько благоразумен, что счел себя обязанным объяснить врачу внезапную перемену своего решения.

– Королева пристыдила меня и, таким образом, вылечила искуснее, чем ваша наука своими самыми лучшими средствами, дорогой доктор, – объявил он. – Видите ли, подействовав на мое самолюбие, меня можно укротить так же, как укрощают лошадь с помощью удил.

– Отлично, отлично, – пробормотал доктор.

– Спасибо вам, дорогой доктор!

– Стало быть, для начала вы уезжаете?

– Когда вам будет угодно… Хоть сию минуту!

– Подождем до вечера. Не будем спешить.

– Подождем до вечера, доктор!

– И далеко вы уезжаете?

– На край света, если понадобится.

– Для первого раза это слишком далеко, – все так же флегматично заметил доктор. – Может, для первого раза удовольствуетесь Версалем, а?

– Раз вы того хотите – что ж, пусть будет Версаль.

– Это как раз то, что нужно, и вас увезут вечером.

– Вы не так поняли меня, доктор: я хотел съездить в мое имение!

– Ах, вот оно что! Но ведь ваше имение не на краю света, черт побери!

– Оно на границе с Пикардией, милях в пятнадцати или восемнадцати отсюда.

– Ну, вот видите!