Ожерелье королевы

— Я вижу ясно, что дама и вы… — пробормотал Босир.

— Что — дама и я?

— Поладили друг с другом.

— Клянусь, что нет.

— Неужели это можно подумать? — воскликнула Олива.

— А впрочем… — прибавило голубое домино.

— То есть как это — «впрочем» ?

— Да, если бы мы и поладили, вам это было бы только на благо.

— Когда высказываешь какую-то мысль, ее еще надо доказать, — бесцеремонно заявил Босир.

— Я и докажу, — подхватило голубое домино, — я докажу, что ваше присутствие здесь столь же для вас вредно, сколь полезно для вас было бы ваше отсутствие.

— Чем же, скажите, пожалуйста?

— Мы ведь являемся членом некоей академии, не так ли?

— Я?

— Улица По-де-Фер, второй этаж — верно я говорю, господин де Босир?

— Тес! Сударь! Вы становитесь малоприятным собеседником!

— Так вот, через четверть часа в вашей академии не улице По-де-Фер, у господина де Босира, будет обсуждаться некий план, который должен дать два миллиона прибыли двенадцати истинным компаньонам, одним из которых являетесь вы, господин де Босир!

— Ах, сударь, вы отсылаете меня на улицу По-де-Фер? — спросил тот.

— Я отсылаю вас на улицу По-де-Фер.

— Чтобы там меня схватили! Я еще не рехнулся.

— Но если в моей власти сделать то, о чем вы говорите, если в моей власти гораздо большее — догадаться о том, что затевается в вашей академии, то зачем же я явился бы просить у вас разрешения на беседу с вашей дамой? О нет! В этом случае я сделал бы так, что вас арестовали бы сию же секунду, и мы с вашей дамой освободились бы от вас. Я же поступаю иначе: «Всего добиваться вежливостью и убеждением» — таков мой девиз, дорогой господин де Босир.

— Послушайте! — вскричал Босир, выпуская руку Оливы. — Ведь это вы сидели на софе у этой дамы два часа назад? А? Отвечайте!

— На какой софе? — переспросило голубое домино, которому Олива легонько сжала кончик мизинца.

— А в сущности говоря, мне это совершенно все равно, — возразил Босир. — Доводы ваши вполне убедительны — это все, что мне нужно. Я сказал: «Убедительны», — а должен был бы сказать: «Превосходны». Возьмите же даму под руку, и если вы вели себя как благовоспитанный человек с дурными намерениями, — краснейте!

Голубое домино расхохоталось.

— Спите спокойно, — объявило оно Босиру. — Отсылая вас туда, я делаю вам подарок стоимостью, по меньшей мере, в сто тысяч ливров: ведь если вы сегодня вечером не явитесь в академию, по обвинению ваших компаньонов, вы не примете участия в дележе, тогда как, если вы туда явитесь…

— Что ж, будь по-вашему, пойду наудачу, — пробормотал Босир.

Поклонившись и сделав пируэт, он исчез. Голубое домино завладело рукой мадмуазель Оливы.

— Я не знаю ничего более прелестного на свете, нежели ваша история, дорогая мадмуазель Николь, — заговорило голубое домино, нежно сжимая округлую руку маленькой женщины. Услышав это имя, она испустила сдавленный крик; маска сползла ей на ухо.

— Боже мой! Что это за имя? — воскликнула она. — Николь!.. Уж не обо мне ли идет речь? Уж не хотите ли вы ненароком назвать так меня?

— Теперь вас зовут Олива. Имя Николь чересчур отдавало провинцией. Я прекрасно знаю, что вы — это две женщины: Олива и Николь. Не будем сейчас говорить об Оливе, поговорим сперва о Николь. Разве вы забыли те времена, когда вы откликались на это имя? Никогда не поверю!.. Ах, дорогое дитя мое, когда, будучи юной девушкой, носишь какое-то имя, это имя всегда сохраняешь если и не для всех, то, по крайней мере, в глубине сердца, каким бы ни было то имя, которое она вынуждена была взять, чтобы забыть первое. Бедная Олива! Счастливая Николь!

— Вы, стало быть, не считаете меня счастливой?

— Вам трудно было бы стать счастливой с таким человеком, как Босир. Олива вздохнула.

— Да, я отнюдь не счастлива, — сказала она.

— Но если вы его не любите, бросьте его.

— Нет.

— Но почему же?

— Потому что если бы я скоро его бросила, я пожалела бы об этом. Пожалела бы о том шуме, который он поднимает вокруг меня.

— Я должен был бы догадаться об этом. Вот что значит провести молодость среди людей молчаливых!

— Вам известна моя молодость?

— Прекрасно известна.

— Ах, вы мой дорогой! — смеясь и покачивая головою, с недоверчивым видом произнесла Олива.

— Так поговорим же о вашей молодости, мадмуазель Николь?

— Что ж, поговорим, но предупреждаю вас, что не подам вам ни одной реплики.

— Я не коснусь вашего детства — это время не идет в счет нашей жизни; я начну с вашей юности, с того мгновения, когда вы обнаружили, что Бог вложил в вас сердце для того, чтобы вы любили.

— Чтобы я любила кого-то?

— Чтобы вы любили Жильбера.

При этом имени дрожь пробежала по всему телу молодой женщины, и голубое домино почувствовало, как задрожала ее рука.

— Боже мои! Откуда вы это знаете? — спросила она. Внезапно она остановилась, с непостижимым волнением устремив взгляд сквозь маску на голубое домино. Голубое домино промолчало.

Олива иди, вернее, Николь вздохнула.

— Ах, сударь! — сказала она. — Вы сейчас произнесли имя, которое вызывает у меня столько воспоминаний!.. Так вы знали Жильбера?

— Раз я заговорил с вами о нем, значит, я его знал.

— Увы!

— Славный парень, клянусь честью!.. Вы любили его?