Кейт подписалась, а затем, внезапно смутившись и не имея ни малейшего представления о том, что делать дальше, присоединилась к очереди в собор. Десять фунтов за вход. Она замешкалась, но спустя секунду достала бумажник и расплатилась карточкой. За оградой мощеная дорога повела ее к входу в собор через один из приделов, а сама громада храма возвышалась немного дальше. Кейт зашла внутрь и попала в неф, где высоко над ее головой парил расписной потолок, а по бокам стояли сладколицые гиды в плащах, продающие путеводители. Она прошла дальше мимо стеллажей со свечами к дальней стене, читая по пути надписи на гробницах, прикрытых тяжелыми плитами. Это чтиво было больше похоже на сентиментальные записки о колониальных злоключениях Британии – о молодых людях, погибших при Ватерлоо, в Индии, в Западной и Южной Африке. Были там и захоронения времен Первой и Второй мировых войн. Со стен свисали изодранные черные флаги, и где-то вдалеке звучал орган. Она остановилась перед овальным памятником, могилой некоего Роберта Макферсона Кэрнса, майора Королевской конной артиллерии, «покинувшего подлунный мир 18 июня 1815 года в возрасте 30 лет в битве при Ватерлоо.
Этот скромный памятник является верным, но недостаточным свидетельством любви, существующей за пределами этой могилы, и нескончаемой скорби, пока те, кто сейчас оплакивает его потерю, не воссоединятся с ним в благословенном царстве вечности».
Все эти мальчики. Их матери. Вся эта скорбь. И ни намека извинения за нее. Было бы неплохо, если бы хоть где-нибудь, пусть даже на крошечной табличке, было написано: «Извините, мы ошиблись. Весь этот колониализм, империализм, эти убийства детей. Вот ваш Бог. Земли захвачены, ресурсы истощены, патриархат победил».
«Как там мой маленький солдат?»
Кейт захотела вернуть сына. Захотела прибежать в Харблдаун и вырвать ребенка из рук бабушки.
Внезапно стало трудно дышать, и она поспешно вышла через боковую дверь в галерею, где гулял прохладный ветерок. Трава во внутреннем дворике была не по сезону темно-зеленой. Кейт опустилась на вырезанную в стене каменную скамью и сделала пару глубоких вдохов. И тут до нее дошло, почему ей не нравится Лондон. Этот город слишком напоминает ей Оксфорд со всеми его церквями-музеями, туристами и газонами, по которым нельзя ходить. Подумать только, целые поколения студентов плавали на плоскодонках по реке Кэм до впадения в Уз, цепляясь за мечту о Брайдсхеде.
«Ивлин Во – фашист и сентименталист. Ваше мнение?» – вспомнилось ей.
Как же она ненавидела эту чертову книгу.
Послышались шаги. Кейт подняла голову и увидела быстро идущую женщину в мужском пальто, шапочка сдвинута на затылок. Кейт узнала ее – это была женщина из садика – и вжалась в стену, не желая, чтобы ее заметили. Но было уже поздно, Дея увидела ее и направилась к ней.
– О, – произнесла она с широкой улыбкой. – Привет, привет! Кейт, не так ли? Сначала я тебя не узнала. Ты без ребенка?
Она приветливо протянула Кейт руку в перчатке.
– А где он сегодня?
– Со свекровью.
– Это хорошо, – сказала Дея, склонив голову набок. – Но ты не выглядишь в этом уверенной. Что-то не так?
– Это первый раз, когда я его оставила дома, мне немного не по себе.
– Понимаю, о чем ты, – сказала Дея. – По вторникам у меня целый день в полном распоряжении. Предполагается, что я буду работать, но… сама понимаешь.
– А чем ты занимаешься?
– Церковное искусство. Я пишу книгу, но, кажется, это займет у меня целую вечность.
– Что именно о церковном искусстве?
– Некоторые вещи, о которых я пишу, находятся прямо здесь.
Дея указала на потолок, и Кейт подняла взгляд. Сначала она не поняла, на что показывает Дея, но та легко коснулась ее локтя:
– Видишь того зеленого человечка? А русалку?
Поначалу Кейт ничего не видела, но присматриваясь, заметила детали – не только зеленых человечков, но и свернувшихся кольцами драконов, ящериц, пастухов с дудочками…
– Так бы никогда и не узнала, что они там есть.
– Точно. Забавно, что языческие божества поддерживают опоры англиканской церкви, – пошутила Кейт.
Вновь поднялся ветер.
– Холодно, – заметила Дея. – Может, зайдешь ко мне? Это прямо за углом. Попьем чаю.
Они вышли из собора и прошли мимо бара, где толклись студенты. Дея на секунду остановилась, чтобы поговорить с уже знакомой Кейт розоволосой девушкой.
– Одна из моих студенток, – пояснила Дея, возвращаясь. – Мы просим вице-канцлера высказаться по поводу повышения платы за обучение, но не думаю, что она согласится. Важно, что эти, по сути, дети уже отстаивают свое мнение. Я горжусь ими.
Дом Деи оказался совсем рядом, недалеко от Хай-стрит. Дверь была выкрашена в приглушенный серо-зеленый цвет, за окном еще цвели какие-то поздние малиновые цветы. Через узкий коридор, забитый пальто и шарфами, Дея провела Кейт на кухню, которая оказалась на удивление светлой и гостеприимной. У плиты что-то готовила высокая африканка.
– Привет, Зо, – поприветствовала ее Дея, разматывая шарф. – Это Кейт. Я познакомилась с ней в игромагеддоне, это та ужасная детская группа, о которой я тебе рассказывала. Только что столкнулась с Кейт в соборе.