Ожидание

Он выбросил сигарету на проезжую часть, где машины рычали на светофоре, и бессильно покачал головой.

* * *

Отец встретил Ханну на станции в Стокпорте. Она заметила его в окно электрички раньше, чем он увидел ее. Ее поразили его нерешительная походка и седина волос. Спускаясь с перрона, она видела, как отец крутит головой в поисках ее, Ханны.

– Папа, – позвала она, и он повернулся к ней, протягивая руки.

От него пахло мылом и терпким стиральным порошком ее мамы.

– Позволь, я понесу, – потянулся он к ее чемодану.

– Все в порядке. Он не тяжелый.

– Все равно давай сюда. У тебя билет близко? Теперь там поставили турникеты.

Машина была припаркована там же, где и всегда, на площади за станцией.

– Мама испекла пастуший пирог. Она беспокоится о тебе, – сказал он, укладывая ее чемодан в багажник.

Накрапывал дождь. Деревья стояли бурые, осень уже давала о себе знать здесь, к северу от Лондона. Когда они приехали, мама возилась на кухне. Окна в доме запотели, собака вскочила со своего места, приветствуя Ханну.

– Иди же сюда, – воскликнула мама, прижимая ее к груди. – Как ты похудела!

Потом они ели пирог с брокколи, фрукты и пудинг со сливками. После еды они пошли в гостиную и устроились перед телевизором.

– Что будешь смотреть? – спросил отец, включая телевизор и протягивая ей пульт дистанционного управления. – Решай сама.

– Что вы обычно смотрите? Я не имею ничего против, правда.

Ханна устроилась рядом с мамой, и они стали смотреть эпизод какой-то старомодной костюмированной драмы.

Когда включалась реклама, отец уходил на кухню и возвращался с чаем и шоколадом.

Ханна пошла в постель в половине десятого, когда собрались спать ее родители. Легла в своей детской спальне, где все еще стояла старая односпальная кровать. Со стены на нее смотрела фотография с отцом в день ее свадьбы. На ней Ханна красовалась в зеленом платье, эффектно смотревшемся в ярком полуденном солнце.

Мама заглянула к ней по пути из ванной:

– Тебе что-нибудь нужно?

– Спасибо, мам.

– Может, грелку с горячей водой?

– Я в порядке.

– Я поняла, но сегодня холодно. Я просто подумала, что для твоего животика после всего этого…

– Я в порядке. Спасибо, мам.

– Ладно, любовь моя. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мама.

Ханна проверила смартфон, но от Нэйтана ничего не было. Потом она долго смотрела в потолок. Ее уже не в первый раз поражало, что ее родители, раньше казавшиеся ей ограниченными, в такой мере овладели искусством сопереживать. Ей нравилась газета, которую они читали («Дейли Миррор»), нравились передачи, которые они смотрели (мыльные оперы и передачи о природе). Они принадлежали к англиканской церкви. Горизонты их мышления всегда граничили с наивностью. Во всем в них чувствовался какой-то английский стереотип.

«И все же они так добры ко мне».

Они любили своих детей и не менее сильно любили друг друга. Как же это у них получалось? Возможно, они научились этому не сразу, со временем. Этакое медленное врастание в привычки друг друга за много-много дней, построенных из одних и тех же маленьких, простых поступков.

В воскресенье утром ее родители, как всегда, собирались в церковь. Ханна смотрела, как мать натягивает зимнее пальто, а затем суетится вокруг отца в тонкой куртке, заставляя его надеть дополнительный джемпер, а заодно и шарф.

– А ты не хочешь пойти с нами?

– Я пойду просто так, прогуляюсь. Зайду в магазин и, может быть, приготовлю обед.

Улочка, по которой она шла, завела ее в тупик. Ханна с интересом рассматривала облицовку домов, крошечные окошки, в одном из них виднелся английский флаг. Ее всегда поражало, как сильно менялись дома по мере того, как переходишь на другую сторону Фог-Лейн-парка. Вот ты уже в Дидсбери, где на улицах растет много деревьев, а дома просто огромны… не эти виновато сбившиеся в кучу маленькие полупустынные переулки словно из тридцатых годов.

Ханна нарезала пару кругов по местному парку, а затем зашла в магазин и купила курицу и немного овощей. Родители вернутся к полудню, и она явственно представила, как порозовеют их лица от аппетитного запаха жареного мяса.

Так все и было. Когда обед закончился, и они с мамой мыли посуду, Ханна повернулась к ней и спросила:

– Как ты молишься, мама?

– Что ты имеешь в виду? – не поняла та.

– Я имею в виду, что ты делаешь в церкви, когда молишься? А главное, как ты это делаешь?

Мама сняла перчатки и положила их на край раковины. Ополоснула миску, поставила ее обратно в шкафчик под раковиной, а потом повернулась к Ханне.

– Я не уверена, что смогу описать это, правда, – начала она. – Я закрываю глаза и слушаю. Вроде как… собираю себя. А потом, если молюсь за кого-то конкретно, я просто вспоминаю о них. Если молюсь за тебя, то и думаю о тебе. Иногда о такой, какая ты сейчас, иногда о такой, какой ты была в детстве.

Мама взяла ее за руку.

– А потом я прошу за тебя у Бога и молюсь, чтобы у тебя все получилось.

– Ты молилась сегодня за моего ребенка?

– Да, любовь моя. Я так и делала.

– Ты и раньше это делала? – спросила Ханна. – Как в этот раз?

Мама сделала шаг вперед и взяла лицо Ханны в ладони.