Ожидание

Мама Виталика, в отличие от своей младшей сестры, полнотой не отличалась. Напротив, она будто насквозь прореза́ла рыхлое пространство тетиной квартиры заостренным, костляво-тонким телом. А заодно и вытянутыми клиновидными серьгами, пикообразными лацканами жакета, длинными фиолетовыми ногтями. Во время чаепития мама, как и бабушка, была немногословна. Однако происходящее осознавала прекрасно, с холодной кристальной четкостью. Смотрела на Сашу пристально, остро, словно царапая ее скользкими глазными льдинками. Словно пытаясь расцарапать до гнилой сердцевины, скрытой за миловидным лицом, за стройной талией, за струящимися золотисто-медными волосами. Все два часа мама сосредоточенно разглядывала беспринципную нахалку, которая охмурила ее доверчивого, очень влюбчивого сына, а затем заставила признать внезапного ребенка, непонятно как и от кого рожденного. Сомнительного отпрыска, возникшего вот так вдруг, без предупреждения, без предварительного оповещения со стороны беременной. Она ни о чем не спрашивала Сашу, будто даже не сомневалась, что та станет беззастенчиво врать. Либо просто считала, что незачем давать ей шанс оправдаться, ведь зло уже свершилось: Виталик был безнадежно порабощен. И обвинительный приговор не подлежал отмене. За всю встречу Саше было адресовано лишь несколько сухих поверхностных фраз. А в самом конце, когда тетя уже уносила в холодильник масло и засахаренное крыжовниковое варенье, общий разговор, коснувшись риелторского агентства какой-то тетиной приятельницы, зашел о тушинской недвижимости в целом, и мама упомянула – как бы невзначай, – что квартира Виталика записана на нее. Чтобы сразу отбить притязания хищной стервы на чужое имущество. Услышав склизкую унизительную фразу о собственности, Саша словно рухнула внутри себя, безвольно рассыпала собранные с трудом крупицы благожелательности. И тут же почувствовала наплыв тоски и томительного жара. Маслянистой и прогорклой удушливости. Стоя в тесной полутемной прихожей, застегивая сапоги и пальто, она уже не стремилась быть понятой, принятой – и тем более за что-то прощенной. Не смотрела никому в глаза, не слушала остатки пустых разговоров, безучастно водила взглядом по обувной тумбе с раскрытым дряхлым нутром, из которого вываливались стоптанные туфли. И в ту минуту возле Саши, казалось, не было ни Виталика, ни вырастивших его трех женщин, ни Левы, а был лишь повсеместный, плотный, невыносимо удушливый жар.

После того тягостного визита к родственницам настал черед знакомства с друзьями. На этот раз встреча состоялась не в гостях, а на домашней, привычной территории. Субботним ноябрьским вечером к Виталику и Саше пришла компания из пятерых бывших Виталиковых однокурсников. Коренастый, розовощекий, очень моложавый Илья – то и дело норовящий блеснуть эрудицией, сдобрить текущий разговор малоизвестными фактами. Грузный, немного неуклюжий Костя с хрипловатым, будто слегка сырым голосом и медленными студенистыми глазами. Сухопарый и щуплый Слава, производящий впечатление тихого и безропотно-терпеливого страдальца, вместе с женой, крепкой полнокровной Настеной – суматошной, громкоголосой. И высокая, невероятно красивая Полина. Она явно была сердцевиной, центральным стержнем этой сохранившейся вопреки годам институтской компании. Синеглазая, яркая, словно пропитанная бархатистой ласковой свежестью – неувядающей, вечно цветущей. Но при этом совсем не бархатистая внутри, наполненная чем-то колким, язвительно-шероховатым. И едва она начинала говорить, как вся ее ласковая красота мгновенно разламывалась о занозистую, неизменно презрительную ухмылку, жесткий голос, ядовито-терпкий взгляд.

– Ну ничего себе, какой образцовый порядок! – сказала она Саше, едва очутившись в квартире. Беззастенчиво осматривая гостиную. – Просто вау. Холостяцкий хаос превратился в царство семейного уюта. Сразу видно, что тебе удалось установить здесь свои правила. Поздравляю!

И хотя в сказанном не было прямого упрека, Саша ощутила внезапную волну мутноватого густо-пунцового раздражения. Почему-то сразу же захотелось возразить, сказать нечто, опровергающее безупречный порядок, возникший в квартире Виталика с ее появлением. Но возразить было нечего. К тому же в горле будто округлилось что-то очень твердое и сухое, не пропускающее слова. И Саша в ответ лишь улыбнулась – растерянно, с жалкой беспомощностью.

– Поль, ну потише говори, ребенок же спит в соседней комнате! – прогорланила Настена, суетливо приглаживая перед зеркалом взъерошенные розовые пряди.

– Да ладно, его и пожарной сиреной не разбудишь, – заверил Виталик. – Он такой, весь в маму.