Немного поплутав среди чужого веселья, Саша вырвалась из шумного освещенного центра и свернула к морю. В спокойную и мягкую тьму, напитанную шорохами и солоноватой влагой. Пляж был пустой, молчаливый – лишь изредка проскальзывали чьи-то смутные силуэты и щелкали зажигалки, прорезая остывающую черноту горячим огоньком. Саша довольно долго стояла на песке, зябко обняв себя за плечи. Слушала шелест моря, вглядывалась в невидимую, запертую во тьме синеву. Снаружи расплывалось ласковое южное умиротворение, а внутри медленно догорало эхо красного вина.
В гостиницу Саша возвращалась уже сквозь ночь. Интернет в телефоне не работал, и приходилось то и дело разворачивать шуршащую карту, выданную на ресепшене. Было немного тревожно идти одной по пустынным незнакомым улицам в сторону окраины. Но на пути не встретилось никого, кто мог бы представлять хоть какую-то опасность. Лишь один раз за всю дорогу мимо проковыляла громкая, довольно пьяная мужская компания, не проявившая к Саше никакого интереса. Даже как будто не заметившая ее. Слегка шатающиеся фигуры и резкие хрипловатые голоса очень быстро растаяли, растворились в ночном покое. Почти сразу, на следующей улице, Саша увидела тощую беспризорную дворняжку, робко белеющую среди жадной, набравшей силу темноты. Собака неподвижно лежала на высоком каменном крыльце спящего дома и напряженно разглядывала что-то видимое и ведомое ей одной. А после – путь до отеля был погружен в пустынное неодушевленное безмолвие. Только далекие машины и короткие крики чаек время от времени царапали плотную тишину.
За стойкой ресепшена оказалась девушка с кофейно-теплыми глазами. Расплывшись в приветливой живой улыбке, она протянула Саше аккуратную стопку листов. С радостной торжественностью сообщила, что утренние компьютерные неполадки удалось устранить.
– Мне вашу просьбу передал коллега, – добавила она, по-прежнему улыбаясь.
Саша растерянно взяла из ее рук распечатки резюме, которые были утром так важны и о которых она напрочь забыла. Словно за день что-то неуловимо и необратимо изменилось. Бессильно сломалось в ее жизненных ожиданиях.
– Вам уже не нужно? – удивилась девушка, заметив Сашино замешательство. Теплая живая улыбка на ее лице слегка подтаяла.
Саша в ответ неопределенно покачала головой, поблагодарила и, зажав резюме под мышкой, отправилась к себе. Пересекая холл в сторону лестницы, она чувствовала затылком недоуменный, озадаченный взгляд.
В номере как будто намертво окаменело оставленное утро. Неприбранная постель, брошенное на спинку плетеного кресла платье, упавшая в ванной расческа – все это казалось более застывшим, более неподвижным, чем стены и потолок. Саша небрежно кинула стопку резюме на прикроватную тумбочку и, не раздевшись, свернулась калачиком на скомканном одеяле.
Проснулась она спустя пару часов – от чьей-то новой попытки связаться с ней по телефону. В первые секунды после внезапного пробуждения все вокруг плыло в муторном зыбком полумраке, тонуло в остатках дремоты. Сознание слабыми толчками пробивалось сквозь нервную настойчивую вибрацию. Наконец телефон затих, и Саша окончательно пробудилась, вспомнила прошедший день.
Окружающие предметы постепенно вынырнули из расплывчатой мути, обрели строгие очертания. Еще не рассвело, но крепкая темнота, слившаяся к полуночи воедино из множества теней, уже как будто начала сквозить, терять цельность и глубину. Снаружи сильно задувало. Было слышно, как пинии на соседнем холме сетуют на судьбу протяжным монотонным скрипом. Словно взывают к кому-то невидимому и могучему. А молодая сосенка, растущая во дворе, склонялась и жалобно скреблась в окно при каждом порыве ветра.
Телефон вновь завибрировал – на этот раз коротко. Пришло сообщение. Саша медленно перевела взгляд с потолка на загоревшийся экран.
После минутного колебания Саша набрала:
Отправив ответ, она выключила телефон и устало подумала, что завтра нужно будет купить местную сим-карту, а старую тушинскую наконец выбросить. Затем села на кровати, решив все-таки стянуть с себя джинсы и футболку и лечь спать «как следует», под одеяло.
Ее взгляд нечаянно скользнул по зеркальному шкафу и застыл на собственном отражении. На зыбкой себе, смотрящей сквозь вязкий, будто туманный сумрак. На призрачной себе, живущей по ту сторону зеркальной глади.