Ожидание andante

…Настойчивые просьбы к докторам об операции в конце концов были приняты. Главным аргументом выступило то, что ей вот-вот тридцать пять, юбилей, и хотелось бы успеть до него, потому что у нее плохие предчувствия. Странно, но хирурги, боясь осложнений в отделении, предчувствиям поверили – и успели: ровно за день до юбилея. Аня очнулась быстро и сразу почувствовала острую, жгущую боль в колене. Три дня ей кололи обезболивающее, но температура не падала, ей было плохо. Бабушка и дедушка, желая угодить внучке, неосмотрительно завалили всю палату в день ее рождения вазами с цветами. От запаха роз у нее разболелась голова. В больницу гуськом, вопреки всем запретам, окольными путями пробирались знакомые и малознакомые родственники и несли подарки. Каждому из них казалось, что непременно, именно сегодня, – нужно угодить Анечке, и она тогда быстро поправится. А у нее было одно страстное желание – вымыться и подремать. В день своего юбилея она устала так, как не уставала за все годы журналистской работы.

Анастасия приехала на третьи сутки, привезла диктофон с новыми материалами, два апельсина и сок.

– Ну как дела? – она улыбалась фальшиво, видно было, что дух больницы – с кровью, гноем, послеоперационными запахами – ее тревожил. – Я собрала почти всю газету, у нас еще неделя, тебе только нужно написать вот это, это и это. И хорошо бы это.

У Анечки не было сил спорить и отстаивать свое право на покой. Написать, так написать, лишь бы ушла поскорее. А потом потянулись больничные будни. Вставать с постели было крайне тяжело, колено наливалось невыносимой тяжестью, начинало пульсировать, будто жила в нем какая-то посторонняя, угрожающая Анюте внеземная жизнь. Ходить она почти не могла, но ходила, потому что невыносимо хотелось быстрее начать бегать, как раньше. Один раз, в полудреме, ей показалось, что в палату заглянул тот самый черноволосый доктор, что трогал ее колено горячими пальцами. И улыбнулся, и снова затопил ее жгучим взглядом веселых глаз. Подумалось тогда, что глаза у него, как у отца – такие же черные, живые. Она тогда натянула до подбородка одеяло и отвернулась к ядовито-синей выщербленной стене: «Показалось».

Аня много курила – выходила на широкую лестницу, пряталась за дверьми, долго укладывала больную ногу на перекладину костыля и затягивалась, стоя на здоровой ноге, как цапля. В тот день она только пристроилась закурить, как вдруг увидела, что по лестнице поднимается Анастасия с очередными смертельно надоевшими апельсинами. Анечка рванулась было ей навстречу, но та неожиданно с кем-то душевно поздоровалась: из дверей ей навстречу вышел черноволосый хирург. У нее вдруг заколотилось сердце, она вжалась в стенку, чтобы ее не заметили.

– О, Сергей Сергеич! Вы мне так и не позвонили,

В голосе царицы прозвучал нежный упрек.

– Ну что вы, Тасечка, я все время хотел, я искренне намеревался, я даже сделал запись в блокноте! Но больных на приеме так много, что я не успеваю. Не до интервью.

Бас его рокотал и терялся в высоких сводах лестницы где-то наверху.

– А как ваша маленькая журналистка, выздоравливает?

– Да что ей будет, Сергей Сергеич, – царица пренебрежительно махнула рукой. – Уже работает, как и положено работнику. Разве можно после ваших забот долго болеть? Я бы тоже на второй день с постели поднялась, если бы вы…

Доктор резко прервал ее монолог, произносимый томно, с придыханием, приправленный ласковыми нотками, словно ванильное мороженое – ягодами клубники.

– Ладно-ладно, бегу, заведующий вызвал. Ну, будьте здоровы. И не забудьте – девушку через месяц после выписки ко мне на контрольный прием. Обязательно!

Последнее слово он проговорил даже как-то угрожающе, с нажимом, потом проскочил мимо замешкавшейся царицы и, не оглядываясь, бегом поднялся наверх. Анечка кожей почувствовала волну разочарования, накрывшую Анастасию, благо стояла она совсем рядом, за широкой створчатой дверью с замазанными белой краской стеклами. Презрительно хмыкнув себе под нос: «Подумаешь, цацу нашел! И так оклемается…», – Анастасия вплыла в больничный коридор, а Анечка, выждав минуту и выкурив полсигареты, поковыляла за ней.

Газета требовала завершения, сроки поджимали, и в этот день Анастасия, договорившись с дежурным врачом, забрала Анечку к себе домой, чтобы та вместе с ней написала недостающие материалы. Весь день они с Жорой куда-то разъезжали, Анастасия нервничала, психовала, придиралась к тексту. Как поняла Аня, между ней и Жорой назревал очередной скандал из-за денег. Внезапно ее агрессия сменилась неожиданной лаской, словно она, как ведьма в страшной сказке, решила предложить Анечке отравленное яблоко:

– Поешь, милая, супчику, я вот наварила.

Супчик был с фасолью и специями, и Ане от него стало очень плохо. Она с трудом дождалась, пока пара любовников снова уедет, чтобы доковылять до туалета и там вволю посидеть. К вечеру Анастасия, окончательно вымотавшись, попросила Жору отвезти отупевшую от одинаковых букв и шаблонных словосочетаний Аню в больницу. Больничный лифт, как назло, не работал.