Ожившая надежда

Редактором журнала Арсений Фомич стал в середине семидесятых годов, с тех пор и по нынешний день сидел в одном и том же кресле в маленькой квадратной комнате на первом этаже дома еще сталинской постройки. Обработанное темным лаком кресло из какого-то прочного дерева, скорее всего - карельской березы, с высокой спинкой и закрученными под свинячий хвост подлокотниками, трижды подвергалось реставрации, но неизменно возвращалось на место. Однажды Арсений Фомич подумал, что с его исчезновением лишится должности, и примете верил. Признаться, с годами он изрядно остыл к работе, многое, если не все, делал по инерции, по отработанной манере, то есть без рисковой фантазии. А бывали времена, сердце екало, когда брал в руки свежий номер журнала.

- Еще пахнет типографской краской!

Наивное умиление!

Журнал состоял из шестнадцати страниц в тонкой обложке, изобиловал цветными фотографиями, кадрами из фильмов и портретами актеров, которые занимали основную печатную площадь. Статьи, интервью, рецензии и другого рода словесный материал были доброжелательными. Весенний дух шестидесятых годов истаял в сознании людей, пришла некая уравновешенность, будто река истории миновала порожистый участок и разлилась на всю низинную пойму так, что и течения не стало заметно. Задиристость критиков оказалась просто-напросто неуместной. Зачем копья ломать, когда и так все всем понятно?

Однако даже не затишье стало главной причиной благодушного настроения журнала, редактируемого Арсением Фомичом, а больше то обстоятельство, что за эти годы он близко подружился чуть ли не со всеми местными киношниками, и самому было приятно похвалить любого по случаю, потому что он искренно жалел этот ребячливый народ. Принятой позиции он не изменил даже тогда, когда затеялись в кинематографическом мире свары. Чего только не писали друг о друге братья-кролики на перевале восьмидесятых и девяностых годов! Выплеснулись самые низменные страсти, и тому потворствовала свобода слова, за которую так много радела интеллигенция. Но она оказалась беспощадным зеркалом, и показала, кто чего стоит. Арсений Фомич дух журнала сохранил, иллюстрации стали даже ярче, красочней, а тексты оставались добрыми ко всем одинаково. Эта политика и позволила Арсению Фомичу оставаться на трижды чиненом стуле без колебаний.

Опасность таилась в себе самом. Бывало, накатит тоска и неуютно становится в насиженном кресле, хочется уехать куда-то без оглядки, сев на первый случайный поезд, но не осмелился этого сделать, потому что растил дочку, которую любил так, что щемило сердце. Все знакомые принимали его за уравновешенного человека с мягким характером, а он временами ненавидел и презирал себя, что слаб, труслив и все более терял время, возможное для перемен в жизни.

Вернувшись с кладбища и сидя в своем кресле, Арсений Фомич подумал, что Анна Ванеева едва ли позвонит. Ведь и она понимает - ворошить прошлое бесполезно, не отыщется там ничего утешительного, а в нынешнем времени их ничто не связывает, и нужды друг в друге уже не возникнет, если ее не было столько лет.

Возможно, так бы все и обошлось - случайная встреча без всякого продолжения постепенно изгладилась бы в памяти, но тут вмешалась - без всякого сомнения! - сама судьба в лице молодого человека Игоря Зыкова. Это он, неуверенно постучав в дверь и споткнувшись о порог, прошел в кабинет с двумя страницами отпечатанного текста.

- Как успехи? - бодро спросил Арсений Фомич, с облегчением отвлекаясь от невеселых мыслей. - Чем удивите, молодой человек?

Вошедший остановился у порога и стал манипулировать руками как фокусник. Это был лет двадцати пяти высокий и худосочный юноша с длинной шеей, на которой очень неуверенно сидела лобастая, исходящая на «нет» в подбородке голова. Если графически очертить эту голову, то получится треугольный дорожный знак, на котором необходимо обозначить предупреждение о непредсказуемой опасности. Арсений Фомич с интересом смотрел, как схваченные скрепкой листки трепетали в воздухе, то уже выпархивая из тонких нервных пальцев, то снова обретая устойчивость. Только б не вылетели, а то посетитель кинется ловить их и все повалит в кабинете. На этом и сосредоточилось любопытство Арсения Фомича - удержит не удержит. При этом молодой человек лепетал бессвязные слова, из которых только при усилии можно было понять, что он написал рецензию, но совершенно не уверен, понравится ли она шефу. Но коль нет, то автор тут же готов переделать. Выговорив все приготовленные слова, молодой человек застыл в ожидании, вытянув вперед голову с распахнутыми глазами.

Дело в том, что шеф принял на работу Игоря Зыкова неделю назад, когда молодой человек потерял всякую надежду найти место, обив пороги всех редакций столичного города. Он считал, что ему неимоверно повезло, чуть ли не молился на шефа, и при одной мысли, что Арсений Фомич вытурит с работы из-за какого-нибудь огреха, сердце предательски замирало. На нем, на Игоре Зыкове, клеймо закоренелого неудачника со дня рождения, как говорит отец, и все это видят.