Ожившая тень

Вчера вечером друзья допоздна засиделись у Мёнгиля: вместе решали задачи по физике, писали сочинение. Когда они вышли на улицу, было уже совсем темно: шёл одиннадцатый час ночи. Дул свежий ветер, в небе, ныряя в тяжёлые, рваные тучи, словно играя с кем-то невидимым в прятки, плыла луна. Кёнпхаль шёл, как всегда сунув руки в карманы и насвистывая какую-то весёлую песенку. Муниль чуть поотстал. Он шагал молча, глядя себе под ноги, и о чём-то думал.

Друзья прошли узкий кривой переулок, вышли к правлению. В окнах большого дома горел яркий свет, дверь была распахнута настежь, и видно было, как сизый табачный дым клубами плавал в просторной комнате. Шло заседание. Люди часто теперь засиживались до полуночи: приходилось решать десятки самых разных вопросов.

На крыльце, возле двери, сидел дед Токио и слушал ораторов, время от времени одобрительно покачивая головой.

Ребята остановились, прислушались. Говорила мать Мёнгиля и, кажется, снова о тётушке Хван. Потом все зашумели, закричали каждый своё. Интересно, какую ещё кашу заварила эта несносная тётушка, мать Чхонёна? Не очень-то, видать, ей по душе кооператив! Да и не только ей. Многие были по- прежнему против. Лишь бедняки болели за новое дело всей душой.

А тётушка Хван?.. Вечно она была чем-нибудь недовольна, вечно ругалась с соседками — ни с кем не водила дружбы, распускала всякие нелепые слухи и сплетни.

— Подумаешь, хозяйство! — орала она, когда её просили поработать на общем поле.— Всё равно ничего не вырастет, что зря спину-то гнуть? И нечего людей понапрасну тревожить: ничего вы не успеете сделать до осени, вот увидите! А мне и вовсе некогда: в город пора! — И она, вздёрнув голову, скрывалась в дверях своего дома.

Сколько раз увещевала её мать Мёнгиля. Она пыталась подружиться с этой странной женщиной, помочь ей. Как-то весь день проработала с ней рядом в поле, обучала её. Всё было напрасно. Тётушка Хван никого не желала слушать и жила так, как считала нужным сама.

— Пошли! — вывел Мёнгиля из задумчивости голос Кёнпхаля.— Оба они хороши: что сын, что мать.— И, помолчав, Кёнпхаль прибавил: — Не люблю я это семейство!

Приятели отправились дальше, подбрасывая ногами камешки.

Муниль вдруг засмеялся:

— Чудна́я она всё-таки… А всё базар…

Кёнпхаль даже остановился от удивления:

— Какой базар? При чём тут базар? Что ты этим хочешь сказать?

— Да то и хочу сказать, что она спекулянтка,— спокойно ответил Муниль.

— Да ну?! — недоверчиво покосился на своего приятеля Кёнпхаль.— Откуда ты взял?

— За руку её, конечно, никто не поймал…— пожал плечами Муниль и замолчал на полуслове: ему не хотелось говорить Кёнпхалю, что он слышал об этом от своих родителей.

— А знаешь,— немного погодя снова заговорил Муниль,— она всё время болтает о том, что кооператив к осени развалится. Я сам как-то слышал…

— Это на неё похоже! — важно кивнул Кёнпхаль.— И сынок, видать, такой же…

Недолюбливал он Чхонёна: ну что за мрачный парень! Угрюмый как сыч, слово из него клещами не вытащишь. И что это Мёнгиль с ним возится? Непонятно…

Муниль, будто подслушал мысли Кёнпхаля, подтолкнул его локтем в бок:

— А помнишь, что Мёнгиль нам рассказывал? Как он к Чхонёну домой пришёл. Он вроде тогда на Чхонёна даже не обозлился…

— Так ведь это Мёнгиль,—пожал плечами Кёнпхаль.—Он и злиться-то не умеет…

— Конечно,— усмехнулся Муниль.— Но даже он сказал, что Чхонён — странный парень.

— Да ну его, этого Чхонёна! Стоит о нём говорить! — махнул рукой Кёнпхаль и тихонько запел, поглядывая на луну, всё так же плывущую в рваных тучах:

Ясная, светлая луна,
Куда ты плывёшь по высокому тёмному небу?
И зачем ты купаешься в чёрных тучах?
Разве могут они вымыть тебя, красавица?

Муниль слушал песню, задумчиво покачивая головой в такт медленной грустной мелодии.

Они уже не думали о Чхонёне и его матери, а просто шли куда глаза глядят, наслаждаясь красотой летней прохладной ночи. Где-то куковала кукушка, шелестели на ветру листья деревьев…

Это случилось неподалёку от нового коровника, когда они почти дошли уже до дома Кёнпхаля. Луна как раз скрылась за тучами. В темноте Кёнпхаль оступился и чуть было не рухнул в большую, глубокую яму, вырытую не так давно для навоза. Муниль еле успел схватить товарища за руку, не то быть бы Кёнпхалю в яме. И вдруг…

Чёрная косматая тень мелькнула на самом верху высокой, окружающей коровник ограды. В одно мгновение она бесшумно и ловко соскользнула вниз и прижалась к стене, слилась с нею, только косматые волосы да рваное длинное платье развевал порывистый ночной ветер.

Луна снова показалась на ночном небе. Тень скользнула по белой стене за угол и растворилась в ночи в переулке, ведущем к мельнице.

Первым пришёл в себя Кёнпхаль. Он вскрикнул, всплеснул руками и, несмотря на то что здорово ушиб ногу, прихрамывая, бросился бегом к своему дому. За ним припустился Муниль.