Ожившая тень

— А то нет? — живо откликнулась тётушка Хван. Она хотела ещё что-то сказать, но Чхонён перебил её.

— Давай заниматься,— буркнул он, и Мёнгиль принялся объяснять дальше.

Тётушка Хван не уходила. Она сидела неподалёку от ребят, то и дело бросая на них внимательный взгляд. «Как они похожи,— думала она.— Глаза, рот, волосы… Просто удивительно — такое сходство!»

Они действительно были похожи — Мёнгиль с Чхонёном. Это особенно бросалось в глаза, когда они сидели вот так, рядом. В школе их сходство тоже заметили.

— Ты откуда родом-то? — вдруг спросила Мёнгиля тётушка Хван.

— Из деревни Понтон, уезда Ана́н.

— Как ты сказал? — прищурилась женщина.— Деревня Понтон?

— Мама, ты нам мешаешь!—оборвал её вдруг Чхонён. На лбу у него залегли резкие складки.

— Спросить нельзя, что ли? — нахмурилась женщина.

Чхонён швырнул наземь книгу:

— Вечно эта болтовня! Надоело!

— Как ты смеешь так разговаривать с матерью? — взорвалась тётушка Хван.

— Подумаешь,— скривился Чхонён.

Тетушка Хван, бросив на него негодующий взгляд, встала и, одёрнув юбку, не оглядываясь прошла через двор в кухню.

— Ты что, Чхонён? — растерянно пробормотал Мёнгиль.

Он наблюдал эту сцену с нескрываемым изумлением: «Как он говорит с матерью! Разве так можно?»

Чхонён, не отвечая, яростно листал книгу. Казалось, он решил разорвать её на листочки.

— Знаешь, Кёнпхаль с Мунилем рассказывали, что они видели у коровника духа,— стараясь нарушить молчание, с улыбкой сказал Мёнгиль.— Они так смешно описывали его! Говорят: у него длинные косматые волосы, вместо одежды лохмотья, на водяного похож…

Мёнгиль взглянул на товарища и прикусил язык: Чхонён смотрел в сторону, лицо его было бледным до синевы. «Что с ним?» — в смятении подумал Мёнгиль, но спросить не решился.

8

В тот самый день, когда Мёнгиль наконец подружился с Чхонёном, отец Кёнпхаля, дядюшка Чан, встал раньше всех в доме: нужно было идти на мельницу. Крестьяне везли теперь зерно каждый день, пора была страдная.

Вчера вечером перед уходом домой он, как всегда, прибрал инструмент, протёр маслом мотор, тщательно подмёл пол. «На мельнице должен быть полный порядок!» — любил говорить дядюшка Чан и сам строго придерживался этого правила.

Солнце чуть золотило край неба, когда Чан снял тяжёлый замок и не спеша вошёл в помещение. Он надел свой старый комбинезон, пустил мотор. Мотор загудел ровно и сильно, и вдруг в ровное это гудение ворвался совсем другой, резкий, захлёбывающийся звук. Дядюшка Чан рванул на себя рубильник, но было уже поздно: от мотора валил чёрный дым, пахло горелым маслом. «Что же это, а?» — растерялся Чан. Руки его дрожали. Он бросился к мотору. Сомнений не было — мотор был испорчен.

Отец Кёнпхаля тяжело опустился на ящик, в котором хранил инструменты. Он не стыдился своих слез: никто их не видел.

Сколько времени он просидел так? Наверное, много. Во всяком случае, когда дядюшка Чан вышел на улицу, солнце уже плыло по синему небу. Надо было идти в правление, рассказать о том, что вышел из строя новый, с таким трудом выпрошенный и так необходимый деревне мотор. Отец Кёнпхаля вздохнул, вытер глаза рукавом и побрёл к большому белому дому…

Через полчаса о том, что случилось, знала уже вся деревня. Возле мельницы молча стояли крестьяне. Пришли члены правления, секретарь партийной организации Хенгю́. Пришёл и милиционер — худой, длинный как жердь Чхон.

Внимательно осмотрев мельницу, Чхон попросил людей отойти подальше и стал ходить вокруг неё, глядя на землю, будто увидел там что-то очень для себя интересное.

Мать Мёнгиля стояла неподвижно, молча, бледное её лицо было безучастным, почти спокойным — казалось, она не поняла ещё, какое случилось несчастье. Рядом с ней, склонив седую голову, стоял Хенгю и что-то тихо ей говорил.

Когда-то Хенгю работал в одной партийной ячейке вместе с отцом Мёнгиля, потом вместе с ним партизанил. После гибели отца Мёнгиля он остался лучшим другом его жены и сына. Мёнгиль, бывало, целыми днями пропадал у него, да и Хенгю частенько заглядывал в их маленький домик.

Сейчас мать Мёнгиля, как и всегда в тяжёлую минуту своей жизни, ждала от него помощи, и другие ждали, он знал это.

— Товарищ Сунбо́,— обратился Хенгю к отцу Кёнпхаля,— когда вы ушли вчера с мельницы?

Дядюшка Чан с горестным выражением лица развёл руками:

— Да разве я помню? Часов десять небось уже было…

— А кто заходил к вам последним? — вступил в разговор милиционер.

— Кажется, дед Чхонсе́… Да-да, он…— От волнения отец Кёнпхаля никак не мог собраться с мыслями.— Он ещё принёс молоть кукурузу. Часов в десять, правильно…

Крестьяне напряжённо вслушивались в эту беседу. Но вот кто-то негромко сказал:

— Не иначе, свои это сделали…

И словно бомба разорвалась вдруг в толпе. Все зашумели, заговорили:

— А то как же, ясно — свои…

— Кто последний был, тот и мотор испортил…

— Говорят, песок сыпанули.

Из-за чьего-то плеча выглянуло круглое лицо Пак Пхунсама.

— Э-э-э…— начал он.— Вчера ночью я видел, как Чинтхэ́ тащил на спине мешок с мельницы…

— Какой Чинтхэ? Тот, что за свиньями ходит? — заорал старик Чо: он был туговат на ухо и всегда кричал что есть мочи.