Озомена

Озомена с ужасом смотрела на свою одежду. Теперь Приска точно убьет ее, и она умрет самой что ни на есть настоящей смертью. Гольфы набрякли от воды и набившегося в них песка, каждый шаг давался с трудом: белые грязные мыски вылезали из сандалий, словно языки мучимых жаждой животных. Озомена натянула гольфы повыше, чувствуя, как щиплет кожа на щиколотках и икрах.

Сестры вышли на улицу, заполненную детскими голосами и стуком мячей. Занятия закончились, и школьники рванули за ворота, на свободу – к парковке под старой укпакой[87], к дороге, по которой хоть изредка, но проходят машины. Братья же из Нибо-Нисе выбрались на волю задними дворами, так что Озомена зря боялась, что Бенджамин поджидает ее, чтобы закончить драку. От усталости она еле держалась на ногах.

– Беги в класс, забери свой рюкзак. И поспеши, – хмуро велела Мбу.

– Ага. – Озомена сделала шаг, споткнулась и едва не впечаталась лицом в асфальт.

– Господи, поверить не могу, что леопард в нашей семье – это ты, – скривившись, сказала Мбу и зашагала к машине.

Озомена даже спрашивать не стала, откуда Мбу все про нее знает. Да потому что Мбу – она такая: все знает.

Всю дорогу Озомена гадала, что же с ней произошло. В каком мире она побывала и как такое могло случиться? Кто была та девочка? Несмотря на жару, Озомена поежилась. Она пропустила половину сегодняшних занятий. Так что и в этом мире, как и в других, возможно существующих, она все прошляпила.

Первая невеста

Нельзя сказать, чтобы Чиненье была воровкой, но все же не скажешь, чтобы она ею не была. Чиненье предпочитала думать, что просто коллекционирует чужие вещи.

Она не крала по-крупному. Не пыталась ничего взять, если знала, что ее могут застукать. Чиненье промышляла по мелочи, отдавая предпочтение блестящим предметам. И уж никак она не могла заставить себя украсть что-нибудь для пользы собственных родителей. Однажды у соседки из комода пропал лифчик, а уличные мальчишки, они такие глазастые, все рассказали. И вот к дому, где жила Чиненье, пришла целая толпа, от которой отделилось несколько человек – именно они и обыскали уголок Чиненье. Лифчик они нашли – большого размера и весь обшитый пайетками. Скорее уж это был предмет одежды в стиле бурлеск, а не нижнее белье. «И зачем он тебе только сдался?» – спросил тогда отец, но, как всегда, Чиненье не смогла назвать причину своего поступка. Ее просто тянуло украсть этот лифчик, и все тут. В предвкушении кражи в ней все пело и взывало, и кровь горела в жилах, пока Чиненье не заполучила то, что хотела. У нее спросили тогда, откуда она узнала, где лежал лифчик, но и тут Чиненье промолчала. Этот предмет прислала соседке сестра из Америки. Чиненье вытащила его из мешочка с завязочками и была такова.

И уж тут отец не выдержал. Тем вечером он снял ремень и исполосовал Чиненье все спину. И он еще сказал: «Уж если ты забралась в чужой дом, ты что, не могла украсть что-нибудь поприличней? Уж если злобный дух нашептывает тебе на ушко: «укради», почему он не укажет место, где лежит золото или доллары?» Отец сказал это тихо, чтобы никто не услышал и не подумал, будто он подговаривает дочь на воровство. А болтал он такие вещи просто из-за бедности. По этой же самой причине он играл на деньги. А еще мечтал подобрать на улице хоть одну банкноту, или даже бумажник с деньгами, или того пуще – целый мешок с деньгами, брошенный грабителями в пылу погони. Он был простым водилой, а стало быть, бедняком. Оттого-то, долгими месяцами находясь в рейсах, он заглядывал то к одной, то к другой подружке, чтобы поласкать свое эго и обрюхатить их, прежде чем вернуться к своей сварливой жене.

Чиненье пыталась, правда. Она не хотела больше ничего красть. Но когда увидела в руке своей подруги драгоценность, у нее аж слюнки потекли и в голову ударила кровь, до головокружения.

– Нравится? – спросила Трежа. – Это мне дядя подарил. Я не стану это носить, пока мы отсюда не уедем, уж больно неуместно.

Чиненье разыграла полное безразличие, но перед глазами все время стояло это ожерелье из камня с золотыми и зелеными прожилками. В тот день она даже помогла Треже прибраться в комнате, лавируя меж коробок с продуктами, поставленных одна на другую до самого потолка.

В ту ночь она долго ворочалась в постели. За занавеской отец удовлетворял ее вечно недовольную мать, выплескивая свое отчаяние из-за очередного проигрыша с таким неистовством, что деревянные ножки кровати со скрипом елозили по голому бетонному полу. Чиненье лежала между двух своих сестер, рисуя в воображении сияющее ожерелье. Она никогда ничего не планировала, а просто ждала удобного момента.