Моя мама и рта открыть не успела (мол, не стоит беспокоиться), как Омалича начала распевать обидные песенки перед своей свекровью, а хозяйка подняла такой шум, так стала ругаться, что ужас. Вот так в свой последний вечер там мы стали свидетелями разыгравшейся драмы.
– Как же я рада, что мы уезжаем из этой помойки, – говорит мама.
Она сидит на кровати, расчесывает волосы. Соседка Люси размягчила ей их специальным средством, и теперь волосы достают маме до лопаток. Мама все расчесывает их, расчесывает, и они даже не перепутываются. В них появился блеск, как после розового масла или как у белых людей, и вообще мама снова становится похожей на Бьянку Оно. Мама закалывает волосы на макушке и покрывает голову платком, чтобы пропитка подольше держалась на волосах, не давая им кудрявиться мелким бесом.
Я трогаю свои волосы. Я их хорошенько помыла, хозяйка отперла для нас бак с водой, не стала жадничать. Мама втерла мне в кожу головы масло, но чтобы выпрямить их, длины еще недостаточно.
Мужчины во дворе обсуждают новости, спорят, мечтая, как бы все было, если б они управляли Нигерией. Мама фыркает.
– Большинство из них так и продолжат жить, как жили. Сплошное хождение по кругу.
– Наверное, – соглашаюсь я.
– А ты, главное, делай все как я велю. – Мама понижает голос, чтобы нас не услышали. – Пусть дух пляшет под нашу дудку. Главное, ничего ему не обещай и ничего не давай. Стоит только начать, и мужчины наглеют. – Мама ложится на жесткую скрипучую кровать. – Скоро мы будем нежиться в мягких постелях. Будем жить как прежде, даже лучше.
– Да, а я вернусь в школу.
Но мама уже спит. Я лежу на матрасе на полу и мечтаю о школьной форме с фартуком, о том, как стану семиклассницей. Папа хотел, чтобы я попала в государственную школу где-нибудь в Ониче, но мне больше хотелось в Энугу[90]
. Я как раз доучивалась в шестом классе начальной школы, когда случилась беда с папой. Немножко обидно, что я не успела сдать вступительные в среднюю школу и мои одноклассницы уже обогнали меня на два года. Но главное, слава богу, что я продолжу учебу.Утром кто-то метет двор под нашим окном. По идее, сейчас очередь Чиненье, и я думаю, что, может быть, дух отпустил ее. Я встаю и выглядываю на улицу, но вижу там Келечи, младшую сестренку Чиненье. Она работает, примотав к спине годовалого братика, но ноги его болтаются слишком низко, и все время приходится поправлять его. Наконец Келечи сдается и приседает, чтобы перевязать обмотку. Но она совершает ошибку, начав разматывать сверху: ребенок уже стоит на земле, но пошевелить ногами не может – и вот он опрокидывается навзничь, ударившись головой. Двор оглашается детским плачем.
– Закрой дверь, – со вздохом говорит мама. – Слышать этого не могу.
Кто-то дает Келечи шлепка, определенно ее бабушка.
Фургончик мы ожидали утром, но водитель заявился лишь после полудня.
– Так вы еще и один приехали? – возмущается мама. – А кто же будет таскать вещи? Мне здоровье не позволяет.
Ясно же, что водитель не взял напарника ради экономии.
– Мадам, у вас есть дочка, пусть она и поможет, верно, девочка? – говорит водитель, не спуская глаз с мамы, словно она какое-то чудо в перьях.
В итоге нам помогал Ифеаний, начал затаскивать в машину коробки и ямс. А я говорю водителю, что это еще не все, и в его глазах появляется уважение. Мама дарит Ифеанию пачку
– Ифеаний! – кричит хозяйка, и мальчик, словно очнувшись, плетется домой.
И вот машина двигается с места. Я сижу между мамой и водителем, как раз на том самом месте, под которым находится мотор. Горячий воздух сразу же обжигает ноги, и попа моя как на сковородке. Извинившись, водитель предлагает мне подложить свое полотенце. Он все пытается заговорить с мамой, заходит и так и эдак, но мама только неопределенно мычит, витая в своих мыслях, и водитель умолкает.
Мы едем, и я даже не оглядываюсь. Нечего смотреть назад, надо смотреть вперед.
Меня только беспокоит одна мысль: считается ли Чиненье чистой? И если да, значит, одну невесту я уже им поставила.
Глава 16