Озомена

Благодаря новым подружкам Озомена довольно быстро обвыклась на новом месте. Каждый день начинается с молитвы. На рассвете, прижавшись друг к другу и закутавшись в палантины и одеяла под колючим ветром харматан[93], девочки распевают гимны. Некоторые старшеклассницы отлынивают от послушания Создателю, предпочитая подольше поваляться в теплой постели. Обиагели случайно увидела четки Озомены, решила, что она католичка, и приписала ее к католическому префекту сеньоре Чикодири. У католиков больше правил и религиозных отправлений, чем у англикан, так что особо не расслабишься. Озомена не хочет раскачивать лодку: тут все дружат маленькими группами, а подружки ее – католички. К тому же она все равно знает все молитвы, и ей это не в тягость.

После молитвы начинается толкучка возле душевой. Первые два раза Озомена так и не дождалась своей очереди – девочки просто прорывались вперед, стараясь не опоздать к завтраку. В результате Озомена тоже научилась толкаться, как остальные. Поначалу она пользовалась своей канистрой с водой, хотя Обиагели и советовала сохранить ее для питья, и теперь набирала воду как все – из красного бака возле кухни. Озомена во всем подражает своим подружкам: перед мытьем надо немного попрыгать и побегать, разогреться, и уж только потом лить на себя холодную воду. Нет, она даже ледяная, а не холодная – потом целый час зуб на зуб не попадает. Одной пригоршни такой воды достаточно, чтобы глаза на лоб полезли. От холода у Озомены все тело немеет.

– Эй, ты что, дура? Не смей писать в душе! – кричит одна из тройняшек, что спелись с Угочи. Девочка отпрыгивает подальше от Озомены. Увидев, что случилось, остальные тоже поднимают шум. Писать в душе нельзя, это неприлично. Но Озомена не хотела, это вышло случайно.

– Простите, – говорит Озомена. Она зачерпывает мыльницей воду и пытается залить желтую лужицу. Руки у нее дрожат, и она помогает себе ладошкой.

Угочи просто исходит желчью:

– То-то оно и видно. Видать, у вас в деревне вообще не принято мыться. Ты вообще откуда такая взялась?

Верная троица Угочи о чем-то шепчется, жестикулируя. Озомена косится на Угочи, на ее выступающую челюсть и широкие, как у пловчихи, плечи. Да и вся она сейчас излучает агрессию. По сравнению с ней Озомена просто слабачка – грудь плоская, только соски торчат от холода. Чтобы загладить свою вину, Озомена уже вычерпала полведра воды, но Угочи все никак не угомонится.

– Эй, поаккуратней, на меня-то не брызгайся, – угрожающе говорит она.

– Может, уже хватит? Я и так почти всю воду истратила, – говорит Озомена, вся красная от смущения. Большинство девочек не вмешиваются, домываются и идут одеваться. Озомена понимает, что может опоздать на завтрак и ей влепят наказание. Она льет воду на спину, надеясь, что немного попало и на плечи, намыливает мочалку и берется за дело. Угочи и компания вытираются полотенцами в сторонке, продолжая глазеть на Озомену. Угочи пользуется розовым пушистым полотенцем, в которые обычно заворачивают малышей. На его стирку наверняка уходит уйма воды. Рачительные родители, в число которых входит и Приска, отсылают своих дочерей в пансион с тонкими полотенцами фирмы Good Morning – их легко стирать, и они моментально сохнут.

Пока Озомена намыливала лицо, мимо нее на цыпочках прошла Угочи. В сторонке слышен шепот, потом смех, и Угочи с троицей уходят. От холода у Озомены опять сжимается мочевой пузырь, и она начинает часто дышать ртом, чтобы не натворить дел. Девочка наклоняется, пытаясь дотянуться до мыльницы в ведре с водой, но только…

Только никакого ведра тут нет. Озомена пытается нащупать его в сторонке, но ничего не находит. Она аккуратно переступает ногами, надеясь натолкнуться на ведро, но тщетно.

– Зря вы так, – слышится голос за перегородкой. – Она же новенькая. С вами же никто так не обращался.

В ответ слышится взрыв смеха. Озомена смахивает мыло с глаз и выглядывает из-за перегородки. Угочи стоит с ее ведром и смывает набившийся в шлепки песок. Затем она передает ведро троице и трясет поочередно ступнями: слетающие вниз капли воды блестят на солнце, а потом уходят в песок.

И тут Озомена впадает в тихий ступор, из глубин души поднимается ярость. Мыльные пузырьки со щелчком лопаются на коже, в ушах звенит уже знакомая радиостатика. Издевательским жестом Угочи бросает ведро, и оно катится по песку.

Озомена вздрагивает, услышав сигнал на завтрак. Она поворачивается к единственной оставшейся в душе девочке.

– Прости… Ты не могла бы?..

– У меня у самой кончилась вода. – Квинет, так зовут девочку, вечно оказывается последней. Говорят, ее все время оставляют на второй год, вот она и моется с семиклассницами. Озомена умоляюще смотрит на Квинет, та нервно теребит узел на полотенце, которым она обмоталась, забирает свою нейлоновую мочалку и встряхивает ее. Между ними образуется облачко взвеси из мелких капель. Озомена в таком отчаянии, что была бы рада воспользоваться даже такой малостью воды.