Озомена

И тут все мышцы и сухожилия натягиваются, заставляя ее двигаться в сторону леса, возникшего на том самом месте, где только что была площадка из белого песка. Звук лопающихся пузырьков стихает, Озомена крутит головой, ожидая увидеть простертое до горизонта фиолетовое небо, услышать грохот камнедробилки и плач той девочки. Но это совсем другое место. Во-первых, небо тут совершенно обычное. Сердце с такой силой качает кровь, что Озомена едва не валится плашмя на землю. Она старается удержаться на ногах, сопротивляясь неведомой силе, толкающей ее куда-то вперед, но и обратно идти она не смеет – куда тут идти? Неважно, как она попала сюда, Озомена хочет вернуться обратно.

И снова, как тогда, из нее исторгается вопль, Озомена даже узнает его, хотя не понимает, каков его смысл. Она не плачет, нет, сейчас не до этого, хотя так хочется свернуться комочком и позвать маму. Из ее горла вырывается животный крик, она вся дрожит, с трудом подавляя страх. Озомена больно хватает себя за мочки ушей, готовая порвать их до крови, только бы унять этот крик, только бы он прекратился. Изо рта капает слюна, а Озомена кричит: «Хватит, хватит!»

Но крик не подчиняется, хотя в нем зарождается зерно осмысленности – как вопрос, проистекающий от земли и неба, от ходящей волнами травы, в которую девочка погружена по колено, словно в воду.

«Может, ты все еще спишь? Может, рассвет только наступил?»

И ощутив внутри невиданную прежде мощь, Озомена отрывает одну руку от уха, складывает ладонь в кулак и начинает колотить по земле, чтобы оборвать эту связь, оборвать этот крик, сокрушить его.

– Озо? Озомена, где ты?

Она чуть не в кровь разбила костяшки пальцев, рука больно пульсирует, но она вернулась в свой мир. Краем глаза она видит какое-то движение, кто-то или что-то удирает от нее сквозь траву. Озомена медленно поднимается на ноги, сдавленно глотая воздух, боясь снова разбудить этот животный крик.

– Я тут. – Она машет блузкой и продирается сквозь траву к девочкам.

– Ты куда пропала? Р-раз – и исчезла. – Нкили отвинчивает крышку с канистры Озомены, набирает в рот воды, споласкивает его и выплевывает воду. – Фу, песка наглоталась. Ничего, что я у тебя воду позаимствовала?

– Там в траве яма была, я споткнулась и упала, – говорит Озомена, обессиленно присаживаясь.

– Ты поосторожней. Змеи всякие вокруг и животные со своими норками, – говорит Обиагели, которая уже стирает что-то свое в тазике Озомены. – Думаешь, мистер Ибе просто так требует осматривать поле перед физрой? Ямы да колдобины. Тебе еще повезло, что ногу не сломала.

Повезло? Это как сказать.

Озомена точно знает, что из травы на нее смотрели человеческие глаза, а потом этот кто-то убежал.

Глава 17

Трежа: ранее

Мы с мамой переехали в Европейские кварталы[95], и тут сразу же приперлись братья моего отца. Как были наглые, так и остались. В прошлый раз они вывезли из дома все подчистую, и сегодня опять стоят и стучатся в ворота. Это место не такое шикарное, как наш дом, когда папа был жив, но по сравнению с прежней убогой комнатенкой просто рай. Возможно, за такие перемены я обязана духу, ведь мы снова поднялись по социальной лестнице, но мне предстоит найти еще двух девочек в жены его друзьям. И тогда я смогу увидеть папу. Я хотя бы должна быть благодарна духу за то, что он вывел маму из спячки.

Привратник отказывается впускать моих дядьев. Я стою у окна и наблюдаю за ними, прекрасно понимая, что эта сторона дома находится в тени и меня видно сквозь белые занавески. Но я даже с места не сдвинулась.

– Эй, племяшка! Спустись и открой нам ворота! – кричит дядя Оби, старший из братьев. Ишь, раскомандовался, словно это его дом и он пришел его забрать. Я молча смотрю на него, не произнося ни слова. Дядья никуда не уходят, словно у них тут собрание (ага, может, им еще и стульчики принести?), но, утомившись от жары, они уходят прочь, красные как раки.

– Почему ты их не впустила? – спрашиваю я маму, но вовсе не потому, что горю желанием общаться с ними. Просто мне интересно понять.

– Они еще вернутся, – говорит мама. – Ох, ну и жаднючие прорвы. Приезжая к твоему отцу, они вечно шныряли глазами, думая, что бы у него прихватить. И вот дождались. А этот дурак Оби вообще выдал, мол, «по праву ты теперь принадлежишь мне, поскольку у тебя нет сыновей».

Мама стоит перед зеркалом и накладывает румяна на щеки, а волосы уложила красивыми волнами. Она дует на головку кисточки и убирает в косметичку.

– Можно подумать, что ему по зубам женщина моего калибра.

Мама оказалась права: скоро дядья приезжают опять, и мама разрешает их впустить. Она придирчиво выбирает одежду, в которой предстанет перед ними. Гардероб не забит битком, как это бывало прежде, но все же. На маме длинная нижняя юбка шими и бюстгальтер с матовым блеском. Я умираю от любопытства, как все пройдет, а мама даже бровью не повела. Я чуть ли не подпрыгиваю от нетерпения на диванчике, а мама говорит:

– Трежа, может, тебе лучше уйти к себе в комнату?