Озомена

– Думаю, она соглядатай. Ту обзывалку могла написать только Угочи, а Чинонсо наверняка ее застукала и заставила чуть ли не на коленях умолять, чтобы она никому не сказала.

Хуже собирания какашек может быть только сожжение какашек. Многих девочек начинает тошнить, но нужно следить за огнем, чтобы он не распространился по сухой траве. Перед ужином девочки идут мыться, но сколько ни натирай себя мочалкой, ни поливай себя антисептиком, запах горелых «приветов» забился в нос и легкие, и от него не избавиться. В итоге Озомена даже не смогла проглотить свой ужин.

Отпевание Этаоко проходило в воскресенье в деревенской церкви.

Угочи сидит в первом ряду, такая одинокая без своих тройняшек. Она сникла, как будто стала меньше ростом. Озомена видит широкий пластырь на ее руке, и сердце ее сжимается. Но тут она вспоминает соленый вкус крови, рот наполняется слюной, и Озомена смущенно сглатывает.

Нкили пробирается вперед, садится рядом с Угочи и берет ее за руку. Тут появляется Чинонсо, садится с другой стороны, и девочки переплетают руки.

– Ну и нахалка, – шепчет Обиагели. – Могла бы и в сторонке посидеть.

Нкили поворачивается к Угочи и что-то говорит ей, а затем на мгновение оборачивается к Озомене, тем самым запустив цепную реакцию. Теперь на Озомену смотрят все.

Угочи смеряет Озомену свирепым взглядом, сощурив глаза. Когда она отворачивается, Озомене больше не хочется ее жалеть.

Обиагели глядит на подругу и шепчет:

– Почему ты без свечи? Нужно будет поставить поминальную свечу в память Этаоко. А то люди скажут, будто вы враждовали или что-то в этом роде.

– Я и не знала, что нужно зажигать свечу, – расстраивается Озомена.

– Разве я тебя не предупреждала? – Обиагели притворно зевает, быстренько кидает что-то в рот и жует украдкой.

– Хватит уже. Говорю же тебе, что я не знала, – злится Озомена. Но тут за алтарем с зажженными свечами воздух начинает колебаться, и в нем материализуется леопард. Весь сотканный из мерцающего горячего света, он ходит туда-сюда за спиной священника, проводящего службу.

Глава 39

Трежа: день сегодняшний

Я все сделала как было оговорено: я нашла духу трех жен. Во-первых, Чиненье, что бы он там ни говорил. Во-вторых, Огенну. А Тельма понесла раньше всех, и все в школе это видели. Я же не виновата, что она не сохранила ребенка. И еще: ведь две первых взяли по семечку и отправились куда надо. Уж не знаю, почему так вышло с Тельмой, но это не моя забота. Я все свои обещания выполнила. Как будто духи не знают, как рождаться заново. Они все были мертвые, и этот дух, и все остальные: они же должны были сами разобраться, как правильно вернуться в этот мир. Дух же сам мне объяснял. Так он что, разве не в курсе, что может быть выкидыш?

Я жду появления духа, только больше не возьму у него ни единого семечка. По правде говоря, мне страшно. Когда позавчера мы сидели в церкви на отпевании одной из тройняшек, молились за нее и ее семью, у меня так болели вся грудная клетка и все шрамы, про которые меня расспрашивал доктор Эменике. Я носила при себе два семечка, поджидая приезда в школу, где меня не найдет Ифеаний с очередным поручением от духа. Но я сильно заблуждалась, потому что он все равно притащился сюда. И теперь каждый день мою грудную клетку разрывает от боли, жжет как огнем. Боюсь, все это оттого, что я чувствую приближение леопарда. Но почему именно теперь, когда я сполна расплатилась, чтобы мне вернули отца? И что мне делать с этим четвертым семечком? Я уже не могу его вернуть, мне придется кому-то его всучить. И теперь леопард ждет, когда я попытаюсь это сделать, и тогда он явится.

Каждый день во время молитвы крестных стояний[154] я призываю Повелительницу костей. На утренней молитве, как и на вечерней, я снова и снова призываю ее. Я знаю, что она не такая, как дух. Мне неведомо, кем именно она является, но она обладает могуществом, которым я должна воспользоваться. Я отдам ей все, что она только ни захочет.

Я молюсь ей всем своим сердцем.

Глава 40

Озомена: день сегодняшний

Все-таки Квинет была права насчет канализации. На следующий день еще до полудня прибыли рабочие и огромный желтый экскаватор. Сильно грохоча, он зачем-то совершил большой круг, затем объехал общежития мальчиков, и уж только потом свернул в нужную сторону. Оператор экскаватора, полный раздолбай, припарковался по диагонали между двумя зданиями и вразвалочку вышел из кабины. А рабочие уже вовсю трудятся, размечая землю: по их спинам градом течет пот, рубашки уже насквозь мокрые.

Ковш экскаватора заляпан сухими комьями грязи, окна кабины пыльные, но, как ни странно, копает машина исправно. Правда, Озомену убивает этот жуткий скрежет под палящим солнцем: в какой-то дикой агонии плохо смазанные детали ритмично трутся друг о друга, навевая воспоминания о том, другом мире с его камнедробилкой, несущей смерть.