Он выставил на дороге между Кошачьим Стоком и своим дворцом трёх стражников, чтобы те как можно скорее сообщили ему о возвращении Фаустена. Все эти приготовления, а также озабоченный и деловой вид короля привели к тому, что двор и город уверовали, будто появился новый претендент на руку принцессы Помадки. Пошли пересуды, новость передавалась из уст в уста и дошла до инфанты. Первая подавальщица тазика для умывания сообщила ей на ушко, что все только и говорят о скором прибытии юного принца, который, вместо того чтобы просить её руки через посла, инкогнито появится во дворце и сам сделает ей предложение. Её Высочество принцесса Помадка нашла, что это намного более вежливо и любезно, чем обыкновенные королевские порядки.
Наконец Фаустен вернулся домой с довольно большим бриллиантом, купленным за две тысячи матакенских ливров. Тонкопряха, поджидавшая сына, тут же спрятала сына в хлебный ларь, чтобы король прознал про его возвращение, только когда ей того захочется.
Когда стемнело, она сказала Фаустену:
– Мальчик мой, король верит, что ты владеешь искусством изготовления бриллиантов, он, конечно же, попросит тебя не заниматься этим ремеслом нигде, кроме как в его государстве…
Услышав эти слова, стражник, следивший за хижиной, стражник, которого старуха отвлекла, когда заслышала, как её сын шагает к дому, сказав: «Сын придёт вон с той стороны… Пойдите, посмотрите», и отправила его вниз, к деревне, так вот этот стражник, услышав в хижине голоса, сказал старухе своим грубым и низким голосом:
– Вы меня обманули, вы говорите с вашим сыном, король приказал нам схватить его…
– Прошу прощения, господин стражник, – сказала старуха, – это я с моим котом разговариваю…
И она принялась ласкать своего пушистого ангорского кота, за которым она как-то посылала своего сына в Гулистан, описав шёрстку, пятнышки и мяуканье, ведь мяукал он по-особенному, а хвост его мог бы послужить метёлкой, если бы таковая вдруг потерялась.
– Котик, Мурлыка, – продолжила старуха, – король захочет заставить тебя делать бриллианты…
И так, делая вид, что говорит с котом, она объяснила сыну всё, что было надобно.
– Он тебя запрёт… Но коли так, постарайся, чтобы он запер тебя как можно ближе к инфанте, потому что она очень любит красивых котов, ей захочется видеть тебя, но следует принарядиться, чтобы ты чувствовал себя котом достойным и уверенным, милым и чистокровным ангорским котом. И даже если ты не сумеешь сделать бриллианты, она тебя от себя не отпустит…
При этих словах Фаустен, чьё разумение отточилось благодаря путешествиям и встречам с разными людьми, кашлянул, желая дать знать своей матери, что он понял всё, что она желала ему сказать; и тогда стражник, рассудив, что ни старуха, ни кот так не кашляют, ворвался в хижину, забрал Фаустена и препроводил его к Конфетьеру Двадцать Четвёртому столь незамедлительно, что мать только и успела сказать:
– Будь осторожен, сынок.
– Ты сын Тонкопряхи? – спросил король.
– Да, Ваше Величество.
– Меня известили о твоём искусстве… Это правда, что ты умеешь изготовлять бриллианты?
Фаустен отвечал уклончиво, ни да, ни нет, но король подумал:
«Однако он ведёт себя как тот, кто умеет, я именно так себе это представлял…»
А вслух сказал:
– Ты должен сделать мне настоящие бриллианты.
– Ваше Величество, – возразил Фаустен, – для этого нужно столько всего, что боюсь, даже вам не исполнить все мои пожелания…
– Не бойся, сделаешь камешек величиной с лесной орех или даже с ядрышко лесного ореха, и я дам тебе всё, что попросишь…
– По рукам, – ответил Фаустен.
Его Величество, человек чрезвычайно осторожный, велел позвать графа Большеплута и двух своих ординарцев, которые болтали в голубой гостиной, и приказал им при нём раздеть Фаустена догола; его приказание немедля исполнили, несмотря на робкие возражения молодого человека, скромного, словно девица; он густо покраснел, потому как придворные не удержались от восхищения, увидев его белую кожу и прекрасное телосложение, хотя они были старыми придворными, и Конфетьер, глядя на них, не удержался от улыбки.
Фаустену было очень стыдно, ведь он не привык к такому наряду, и он удивился ещё больше, когда король приказал хорошенько его ощупать и удостовериться, что при нём нет ни одного бриллианта, и пока его приказание исполняли, король велел своему канцлеру сжечь в камине обноски Фаустена. Поиски привели к тому, что был найден ножик, который Фаустен всегда носил при себе. Догадавшись о намерениях короля, сын Тонкопряхи радовался, что проглотил бриллиант, не сомневаясь, что спустя какое-то время камень снова окажется в его руках.
Король, убедившись, что в карманах Фаустена алмазов не припрятано, отвёл его в свою часовню и заставил поклясться на Евангелии, что при нём нет бриллиантов. Фаустен не колеблясь дал такую клятву, поскольку бриллиант был у него в желудке.