П. А. Столыпин

О том, что правительство употребляло на это средства денежные, между прочим, было открыто и при судилище генерала Рейнбота, о чем я буду иметь случай говорить далее. Рейнбот как на суде, так, кроме того, и мне лично говорил, что когда он был Московским градоначальником, то перед выборами Третьей думы особые заботы Столыпина заключались в том, чтобы были выбраны представители так облыжно наименованной партии 17 октября.

Рейнботу были Столыпиным даны специально средства для того, чтобы непременно прошел в члены Думы Гучков, и Рейнбот должен был прибегнуть к подкупу. <…>

<…> Я в Одессе воспитывался в университете, затем играл в Одессе довольно видную общественную роль, а поэтому та улица, на которой я жил, будучи студентом, около университета, которая называлась в мое время Дворянской, была переименована, по постановлению городской думы, в улицу Витте⁸. Эта улица проходит как раз около одного из фасадов университета, а около других двух фасадов проходят улицы более значительные: Херсонская и Софийская.

Вот, Толмачев⁹ научил городскую думу, чтобы она переименовала улицу моего имени, которая носила это имя уже десятки лет, в какое-нибудь другое название. Так как переименование улицы с одного названия на другое название может делаться только с разрешения министра внутренних дел, а они боялись, что такого разрешения не получат, так как вообще переименование улиц, особенно носящих имя еще живых лиц, никогда не допускалось, то они придумали следующую комбинацию: Дума постановила переименовать улицу моего имени в улицу Императора Петра I¹⁰.

Когда до меня дошло сведение об этом постановлении Думы, то я в 1908 году, ранее выезда моего за границу, виделся со Столыпиным. Столыпин мне передал, что до него такое решение еще не доходило, что он сомневается в том, что такое решение могло состояться, но если бы оно состоялось, то он уверен, что оно не получит осуществления, так как он этого не допустит.

Одновременно зная, что Столыпин действует всегда под влиянием двух своих сотрудников – товарища министра Крыжановского и начальника главного управления по делам местного хозяйства Гербеля, я говорил по этому предмету и с ними, и они мне сказали, что постановление Думы невозможно и во всяком случае не получит утверждения.

В 1908 году, вернувшись из-за границы, я был в Одессе и, хотя в газетах и было о том, что городская дума постановила такое вышеуказанное переименование, но проходя раз по этой улице, я нашел, что везде на улице находятся вывески: улица Витте.

Когда же я приехал в Петербург в начале 1910 года, как то раз ко мне приходит неожиданно князь Алексей Оболенский и говорит, что он имеет мне передать неприятную вещь, которую он узнал от товарища министра Крыжановского, и затем мне рассказал, что, так как постановление Одесской городской думы касалось переименования улицы моего имени на улицу имени Петра Великого, т. е. касалось царской особы, то постановление этой Думы представлено его величеству в конце 1909 года, когда государь император был в Ялте, и что его императорское величество соизволил согласиться на постановление Одесской городской думы.

Одесская городская дума решила переименовать улицу моего имени в улицу Петра Великого, несмотря на то что перпендикулярно проходят две гораздо более значительные улицы – Херсонская и Софийская, по двум причинам, с одной стороны, чтобы дело дошло до государя, а с другой стороны, для того, чтобы раз это наименование совершится, то чтобы новая городская дума не пожелала изменить постановление и снова переименовать улицу в улицу моего имени, Витте, так как все жители города Одессы привыкли ее так называть, и боясь, что такая дума, а она явится, как только уничтожится в Одессе черносотенное влияние, не вернулась бы опять к моему имени, и решила переименовать улицу во имя такого великого императора, как Петр, чтобы затем дальнейшее переименование опять в мое имя было невозможно.

Для того чтобы узнать, как же отнесся к этому делу Столыпин, я поинтересовался узнать, как было представлено во всеподданнейшем докладе государю императору постановление Одесской городской думы, т. е. что Столыпин доложил государю о том, что это постановление является актом совершенно необычайным, никогда прежде не имевшим места, и высказал ли он свое мнение по существу, чтобы такое постановление думы оставить без последствий.

Оказалось, что Столыпин, несмотря на переданное мне свое мнение о том, что постановление такое пройти не может, никакого заключения во всеподданнейшем докладе не представил, а прямо представил постановление городской думы на благовоззрение его величества, а его величество почел соответственным утвердить такое постановление.