P.S. I Hate You

– Привет, мам, я привез тебе обед, – окликаю я, входя в ее квартиру. Пока меня не было, врачи прописали ей новое лекарство, и в последнее время она не настолько сонная. Основную часть времени она проводит в гостиной, а иногда даже на пять-десять минут выходит погулять вокруг жилого комплекса, когда чувствует себя в силах. – Тут моллюски из «Берточелли».

Это шаг в верном направлении, несомненно.

– Исайя, – откликается мама, – у нас гость!

Поставив коричневый бумажный пакет на кухонную стойку, я кладу рядом с ним ключи и обнаруживаю, что на мамином диване развалился мой братец Йен.

– Капрал. – Йен поднимается, подходит ко мне, протягивая правую руку, а я смотрю на маму и вижу, что она улыбается во весь рот, словно ждет, что мы внезапно помиримся после всего, что было. Я с явным отвращением пожимаю ему руку, но он вдруг заключает меня в объятия. – Давно не виделись! Хорошо выглядишь. Я рад, что ты вернулся домой живым.

Вранье.

Все это – вранье.

Йен – самый лживый ублюдок, которого я когда-либо знал, и я знаю его лучше, чем кто бы то ни было еще.

– Пойдем, присядем, поговорим, – заявляет Йен, указывая в сторону гостиной. – Я как раз рассказывал маме о девушке, с которой познакомился.

Мама поворачивается ко мне, ее темные глаза сияют.

– Судя по его словам, она идеальна, Исайя. Йен, расскажи своему брату то, что ты поведал мне.

Йен растягивает губы в своей дерьмовой улыбочке, под стать его дерьмово-коричневому ремню и дерьмово-коричневым ботинкам, потом усаживается в центре дивана рядом с матерью и берет ее за руки.

– Она милая, веселая и добрая, – говорит он. – И у нее самые красивые глаза, какие я когда-либо видел.

– Еще раз, как ее зовут? – спрашивает мама.

– Марица, – отвечает Йен, глядя прямо на меня. – Марица Клейборн.

Я его прикончу.

И теперь становится понятно… все то, о чем она сказала мне в кафе, она узнала от него, и я на двести процентов уверен, что он выставил меня в самом худшем свете, в каком только мог, потому что Йен всегда так делает.

Он всегда так делал.

Мы никогда не были дружны.

Мы никогда не были братьями.

Мы всегда были соперниками – по крайней мере, в его глазах.

Йен хотел получить все, что у меня когда-либо было, все, чего я когда-либо добивался.

Все.

Я сжимаю кулаки и стискиваю зубы. Йен продолжает разливаться о том, какая Марица чудесная, и мать наслаждается этим, словно котенок миской молока. Она говорит ему, как сильно хочет познакомиться с этой девушкой и как она счастлива, что он наконец-то встретил кого-то особенного.

– Я намерен в скором времени познакомить ее с Бенсоном, – говорит он, имея в виду своего сына. Сына, который едва не стал моим, вот только моя девушка – бывшая девушка – в последнюю минуту пустила все планы под откос.

– Ты же знаешь, через пару недель у меня день рождения, – говорит мама, хлопнув в ладоши. – Калиста хочет устроить барбекю в парке возле ее дома. Ты должен привести туда эту девушку!

– Я так и планировал, мам, – отвечает Йен, сверля меня насмешливым взглядом.

– Прошу прощения, мальчики, я сейчас вернусь. – Мама поднимается с кресла и идет по коридору в туалет.

– Я убью тебя, – говорю я почти беззвучно. Йен встает и поправляет свой галстук. Он выглядит словно поганый паяц. Или мальчишка, влезший в отцовский костюм, чтобы поиграть во взрослого. Он просто скользкий, гнусный торгаш, пытающийся казаться успешным, но я вижу его насквозь.

Я всегда видел насквозь все, что он делал, – это как прирожденный талант, который я отточил и развил с годами.

– Ну да, если бы ты всякий раз меня убивал… сколько бы это было в целом? Ты ведешь счет? – интересуется он.

– Пошел на хрен.

– Каково это – убивать людей, которых ты даже не знаешь? Я всегда хотел спросить, – продолжает он. – Ты когда-нибудь испытывал чувство вины за это? Ты когда-нибудь думал что-то вроде «может быть, я не должен сражаться на этой войне, которая не имеет ко мне никакого отношения, может быть, я не должен убивать людей, если мне при этом даже не хватает смелости смотреть им в глаза»?

– Иди к черту. – Мои плечи поднимаются и опадают с каждым тяжелым вздохом, я сжимаю кулаки, чтобы не задушить этого ублюдка. – Тебе повезло, что мама сейчас дома.

Я подхожу к нему ближе и останавливаюсь на расстоянии пары дюймов.

– Какого хрена ты творишь? – спрашиваю я. – Зачем тебе Марица? Что ты задумал?

– Она мне нравится.

– Врешь. – Я трясу головой и упираю ладони в бедра.

– Я лучше тебя. Я тот человек, которым ты никогда не смог бы стать, – говорит он. – Она понятия не имела, какое ты дерьмо, пока я ей не сказал.

– Какой хрени ты ей наболтал? – бросаю я ему.

– Ничего, кроме правды. – Йен вскидывает руки и ухмыляется – как же мне хочется сорвать эту ухмылку с его лица!

Сделав глубокий вдох, я пытаюсь успокоиться, пока не натворил каких-нибудь глупостей.

Но это не работает.

Неуловимым движением я сгребаю в правый кулак его галстук и ворот его рубашки и впечатываю дорогого братца в стену гостиной. Лицо Йена багровеет, он пытается что-то сказать, в его широко раскрытых глазах плещется страх.