P.S. I Hate You

– Сначала было адски больно. Когда это только случилось, меня ввели в кому на пару недель. Когда я очнулся, мне было так хреново, что я каждую ночь молился Богу, чтобы он просто дал мне умереть. Но, я думаю, это медикаменты говорили за меня. Врачи сказали, что, если бы ожог захватил вторую половину моего туловища, я бы не выжил.

Я даже не упоминаю о том, что едва не потерял ногу от бедра и ниже. Об этом я расскажу как-нибудь потом.

Грудь Марицы медленно вздымается и опадает, когда она изучает отметины на моем теле.

– Я хотел сообщить тебе. Я хотел написать тебе письмо, – говорю я. – Но я потерял твой адрес и не смог вспомнить твой номер телефона. Я никак не мог связаться с тобой, Марица, и мысль о том, что ты думаешь, будто я тебя забыл, убивала меня.

Марица опускает глаза, сосредоточив взгляд на деревянных половицах у нас под ногами.

– У меня много раз возникало чувство… инстинктивное ощущение, что с тобой что-то случилось, и именно поэтому от тебя нет вестей. Я очень долго верила в это. А потом, когда я встретила твоего брата, он сказал, что ты не был ранен и что ты дома уже некоторое время.

– Ну конечно, он так сказал. Он всегда так делает – он врет.

Она качает головой.

– Мне очень жаль. Если бы ты знал, какими «американскими горками» были для меня эти последние шесть месяцев… когда я ночами не спала, тревожась за тебя, гадая, где ты и что с тобой…

Я натягиваю рубашку обратно и беру Марицу за руки.

– Могу только представить. И мне горько, что я заставил тебя пройти через это… Когда я вернулся, оказалось, что мама сохранила гостевую комнату в своей квартире точно в таком же виде, в каком она была, когда я уезжал, – продолжаю я, – и я нашел на прикроватной тумбочке вот это.

Я залезаю в коробку и достаю еще пару мелочей.

– Чек за наш обед с суши из того заведения, когда я невольно воспроизвел сюжет «Назад в будущее» и отменил твоих потенциальных детей от того чувака, – поясняю я. Она хихикает и берет тонкую бумажку у меня из рук. – И входной билет на ранчо с битумными ямами, где я целовал тебя перед шерстистым мамонтом.

– Почему ты сохранил их? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Поверь мне, я не сентиментален и ни за что не цепляюсь. Просто, полагаю, я не готов был их выбросить.

– Это в некотором роде… романтично, – говорит она, склонив голову набок и чуть заметно улыбаясь уголком рта.

– Ничего не знаю о романтике, – отвечаю я и достаю букет голубых гортензий, который купил по дороге сюда.

– Голубые гортензии? – спрашивает она, поднося цветы к лицу. – Поверить не могу, что ты запомнил.

Я улыбаюсь.

– Возле маминого дома есть небольшой цветочный магазин. И каждый раз, когда я за последние недели проходил мимо него, я видел в витрине гортензии. Обычно они были белые или розовые, или фиолетовые, но сегодня они были голубые. А некая знакомая девушка сказала мне однажды, что голубые гортензии – всегда необходимость.

Марица прикусывает нижнюю губу идеально ровными зубами, и ее глаза блестят, словно она сейчас заплачет, но улыбка, от которой она не может удержаться, говорит мне, что в этом нет ничего плохого.

– Я никогда не переставал думать о тебе, Марица, – говорю я. – Ни разу. И я не осознавал, что это означает, пока не стало слишком поздно, чтобы сказать тебе это.

– Извини, что не стала слушать тебя, – вздыхает она. – Просто твой брат был так убедителен… И я несколько месяцев пыталась понять, что все это значит, а потом он появился и прояснил все, и я была совершенно уверена, что так это и есть. Я была уверена, что ты плохой человек, который без малейших угрызений совести причиняет боль другим.

Проведя ладонью по подбородку, я складываю губы и с силой выдыхаю.

– Ну да. Я – неидеален, Марица. Я делал вещи, которыми я не горжусь. Я вел себя недостойно, вероятно, чаще, чем должен был. Но когда ты находишь девушку своей мечты, а потом в один миг у тебя перед глазами проносится вся твоя жизнь, это как-то меняет человека.

– Девушка твоей мечты? – Она смеется.

– Знаю, это заезженная фраза. – И этой фразы не было в моем словаре, пока я не встретил Марицу. – Я не знаю, как еще описать тебя, помимо того, что ты – именно та, которая всегда была мне нужна, хотя я сам этого не знал и даже не думал, что нечто подобное возможно.

Сунув руку в коробку, я достаю обгорелое письмо, которое Рейчел отдала мне обратно после того, как Марица отказалась его прочитать.

– Вот, – говорю я. Наши глаза встречаются, и она медлит, прежде чем взять у меня из рук сложенный лист бумаги и начать читать выцветшие, смазанные строки.

Дорогая Марица!

Сегодня я едва не умер.