Падальщики

Приторно-мятный леденец стукнулся о зубы. Впрочем, у Тохи они явно были крепче чем нервы или желудок, так что переживать за эмаль можно было в последнюю очередь. Толпу никто из падальщиков не любил. Даже если толпа состояла из теней, на этой, политой кровью земле, весьма плотных. Достаточно плотных для того, чтобы можно было спутать их с живыми. Их кости под землёй фонили, отзывались на каждый шаг холодом и лёгкой дрожью, будто пытались оказаться хоть немного ближе к поверхности. Идущий рядом Андрей осторожно вытащил из кармана его содержимое — всё-таки зеркало! — и осмотрелся в пространстве. Да, чтобы уловить присутствие немёртвых ему не нужна была такая подпорка для дара, но в зеркалах легче рассматривать лица да и в целом тени проступают чётче. Пожалуй, Антон мог бы позавидовать. Немного. По крайней мере шансов перепутать тень с живым человеком было меньше.

— Пойдём, погуляем.

— Прекрасное место для этого, конечно…

— Будешь ныть — я тебя в морге закрою. В городском.

— Это злоупотребление служебным положением. И ты же вроде не патанатом, откуда связи?

Старший ведьмарь выразительно закатил глаза, но вопрос оставил без ответа. Только схватил товарища за плечо, утаскивая в сторону от туристического маршрута, стуча чётками. Змеиные позвонки привычно проскакивали между пальцами, позволяя сосредоточиться — и отвлекая возможных наблюдателей из живых.

Андрей несколько сотен метров шёл весьма уверено, прежде чем снова достать зеркало, оглядываясь в поисках одному ему известного ориентира. Что-то беззвучно произнёс, до слуха долетел только выдох, и снова двинулся вперёд, огибая незаметную в густой траве яму. Земля под ногами то принималась гудеть с новой силой, то ненадолго замолкала, пока одарённые двигались к своей цели.

— Здесь. Ты просил научить тебя их отгонять, а лучший метод — это практика.

— Почему мне это не нравится? Почему мне кажется, что это — самая большая подстава в моей жизни?

— Сядь, — Андрей кивнул на трухлявый пень, доставая чётки и зеркало. — Влипнуть в необратимое я тебе не дам, но помогать не буду до последнего. Сегодня я тебя об этом предупреждаю, потому что у тебя первое такое занятие, понял?

И принялся закапывать позвонки с распущенных чёток в землю, очерчивая достаточно ровный круг, с чем-то сверяясь в отражении. Устроил зеркало на жухлой траве, замыкая контур. Ноги будто обдало волной горячего воздуха, а тени за кругом стали ещё отчётливее, гуще, живее, привлечённые участившимся сердцебиением. Только вокруг Андрея было свободнее, его сторонились, не желая соприкасаться даже с ремнём лежащей рядом сумки. И отшатнулись, когда из неё показался складной нож. Совершенно обычный на вид, если не прислушиваться к ощущениям — чутьё здесь было надёжнее глаз.

— Их притягивает не просто живое, а скрытое от них. Как сейчас. Чувствуют, но не видят. Но если после этого им показать…

— Они меня не видят, — Антон дышал через раз, впервые окружённый таким количеством жадных до жизни теней. — Зато я их вижу прекрасно…

Старший надавил на зеркало, пуская по нему трещину, достаточную, чтобы павшие в битвах, потерявшие себя из-за отчаяния, боли, тоски по непрожитым годам, не нашедшие последнего пристанища — а таких всё ещё было достаточно, тех, чьи кости дышали могильным холодом из-под земли, чтобы все эти души отчётливее ощутили живые человеческие эмоции. И рвались к их источнику. Стекляшка едва слышно затрещала, намекая, что безопасность не вечна, и хорошо бы Антону поторопиться и собрать себя в кучу.

Андрей шагнул за их спины, теряясь среди теней. Даже его пострадавшая за годы жизни эмпатия улавливала тот первобытный ужас, который сейчас накрывал недо-спирита, впервые столкнувшегося с таким количество неживых настолько близко.

Пальцы подрагивали, сосредоточиться никак не получалось. Ему не нужно ведь даже с ними договариваться — просто отогнать подальше. Антон медленно вдохнул, заставляя себя расправить лёгкие, успокаивая заполошно колотящееся сердце. Прикрыл глаза, хотя до жути хотелось зажмуриться. Зеркало потрескивало как полено в костре, отмеряя секунды до ледяных прикосновений. Смертельного вреда они не могли ему нанести — по отдельность каждый, по крайней мере, но каждое соприкосновение вытягивало силы, лишало жизненного тепла. Ему же сказали, что не дадут пострадать, правильно? В худшем случае ущерб получит его гордость.

Падальщик дышал всё медленнее, уже не слыша обступающие тени. Только когда лицо обожгла тяжёлая пощёчина, Тоха понял, что лежит на траве, а небо над головой не пасмурно-серое, дневное, а беззвёздно-чёрное.

— Всё-таки ожил, поганец, — Андрей упал рядом, игнорируя холод и сырость. — Что тебе стоило с первой попытки на затрещину среагировать?

— Я потерял сознание? — дышать было тяжело.

— Если для тебя сдохнуть и потерять сознание — это одно и то же, то да. Трижды. Не двигайся, дай рёбра посмотрю.

Холодная рука оказалась под рубашкой. Вид у старшего товарища был далеко не здоровый, но зато вокруг не наблюдалось прежнего полчища теней. Ведьмарь, кажется, и сам уже пожалел о своей затее.