Падчерица Синей Бороды

Я затыкаю уши пальцами, детским шумным праздником накатывает детсадовское “Сне-гу-роч-ка!”.

Появляется Лена в облегающем платье, с лихорадочным румянцем на щеках и застывшей парафиновой улыбкой.

Я иду за ней, закатываю столик на колесиках, устанавливаю его возле розетки, подключаю миксер.

— Вы с ней поосторожней! — сплетничает Коржак. — Мы тут на обед посмели рыбу запить красным виноградным “Шато-Марло”, так она ужасно рассердилась! Я правильно сказал? “Шато-Марло”?

Вся компания долго и тщательно рассматривает меня в рискованном прикиде слегка испорченной школьницы.

— Однако, — корчит удивленную гримасу Харизма. — Мне кажется, сложностей не миновать. Как ты думаешь, Петя?

— Сложности, они на то и существуют, чтобы их преодолевать!

— Ты у нас самый главный, все-таки замминистра, тебе и командовать! — вступает в обсуждение дядя Ваня.

— У нас тут Леночка главная, милая наша хозяйка, пусть она командует.

— Алиса, мне что-нибудь легкое, на твое усмотрение. Ты сама знаешь, — неопределенно машет рукой Лена.

Бросаю в миксер кусочки льда, наливаю коньяк и холодный крепкий чай.

— А мне, пожалуйста, сделай “Оперу”, — просит Харизма, простая заведующая женской консультацией.

— Для “Оперы” рановато, — уверенно замечаю я. — Могу предложить перед ужином фруктовую “Мокрую кошку”.

Смешиваю ананасовый сок с водкой, добавляю кусочки клубники.

Дяде Косте из Твери я делаю “Джаз” — фанту с шампанским, дяде Пете, как самому высокопоставленному чиновнику (заместитель министра все-таки!) — “Кремлевскую звезду” — крепкий кофе со льдом и ромом.

— А почему “Кремлевская звезда” коричневая? — заинтересовался он, и я многозначительно отвечаю:

— Не будем сегодня говорить о политике.

Все хохочут.

Дядя Вова — хирург из Воронежа долго наблюдал за моими махинациями с напитками, потом решился и попросил “Кровавую Мери”. Я налила в бокал томатный сок, протянула ему десертный нож и открытую бутылку водки.

— Лейте водку осторожно по лезвию ножа, чтобы она не смешивалась с соком, а плавала вверху.

— А вы почему?.. — удивился он.

— Мне следователь запретил брать в руки нож, пока я под следствием.

Только для чистки овощей, представляете?

Через час наступило всеобщее взаимопонимание, и я разрешила себе расслабиться. Намочила края пузатого бокала на длинной ножке, промокнула в сахар. Налила остывший сладкий чай с лимоном, добавила миндальный ликер, кружок соленого огурца, розовую креветку и кусочек шоколада.

— Как это называется? — покачиваясь, рядом оказалась тетя Валя из Перми — муниципальная служащая, как она представилась мне, и “распределительница медицинской техники”, как ее обозвал дядя Костя.

— Этот коктейль называется “Три утопленника”.

— А в чем тут смак? — тетя Валя сосредоточенно (насколько ей позволяют четыре “Веселые гейши”) рассматривает плавающий в желтоватой жидкости огурец.

— Пьешь и сразу же закусываешь, — отвечаю я, выпиваю и с показательным хрустом закусываю огурцом, креветкой и шоколадом.

— Предлагаю новое название! — уяснил игру дядя Ваня из санитарной комиссии. — “Чистый разум”! Только минералка и две капли йода!

“Демократию стрекозы” придумал дядя Костя — водка, минералка с газом, варенье.

“Совершенство принципа” придумала Харизма — коньяк наполовину с горячим шоколадом.

— “Истина и метод”! — объявил свое название коктейля Коржак. — Шампанское, водка и вишневый ликер!

— Так нечестно! — возмутилась я. — Это название философского труда Гадамера!

Сразу же наступила полная тишина.

— Какого… Гадамера? — растерянно спросила Лаптева и опять получила тычок от своего мужа.

— Который Ханс, немецкий философ!

— Деточка, — с облегчением в голосе заметила Харизма, — что ты можешь знать о современной немецкой философии!

— Действительно, давайте говорить о европейском нигилизме, — предложил дядя Костя. — Мы тут пьем, поглощаем, можно сказать, веселящее зелье, а ведь противопоставление Аполлона Дионису — это всего лишь выражение простой человеческой потребности в порядке, в смысле и красоте, противостоящей творческому поиску и разрушению.

— Красота тут ни при чем, — откликнулся дядя Вова, хирург из Воронежа.

— А вся философия — только предлог. Фикция, которая должна хоть как-то поддержать наше существование и защитить его от хаоса. Мышление требует логики, а реальность уродлива и непредсказуема. Вот тебе и все противопоставление порядка и творческих порывов, о которых говорил Шеллинг.

— Мальчики, ну при чем здесь Шеллинг? — интересуется Лена, покосившись в мою сторону.

— При том… При том, что он — нигилист! — вспоминает Харизма. — А нигилизм — это следствие подозрения, что никаких догм и авторитетов не существует!

— Так все сложно, — решила внедриться я, — а Гадамер был герменевтиком, а что для них главное — понимание текстов. Мне Гадамер всегда говорил, что только любовь к тексту может привести к пониманию человека.

— Кто говорил? — не понял дядя Петя, замминистра.

— Гадамер, кореец, — спокойно замечаю я.