Падение

Глаза Райана вспыхнули, словно брат ударил его. Он ухмыльнулся и попытался заставить себя засмеяться. Но брат выглядел настолько уверенным в своих словах, что у него сжало горло. Он ждал, что его душа будет протестовать. Что скажет: это все ложь. Что он воплощение Добра, а Рафаль – чистое, абсолютное Зло. Что это очевидно. Так же ясно и неоспоримо, как первое правило сказок. Но губа Райана задрожала, ладони вспотели, внутри словно вспыхнуло драконье пламя. Он подумал о том парне из Рейвенбоу, которого убил… о теплоте, которую вдохнул в него… как она легко превратилась в смертоносный мороз и уничтожила юную сильную душу… Как просто, оказывается, стать злым. Насколько проще, чем быть добрым. Он медленно поднял голову и встретился взглядом с братом. Волосы Рафаля осветило последними лучами солнца. Вот почему все пошло не так. Вот почему, сколько бы раз братья ни пытались примириться, они отдалялись все дальше друг от друга. Вот почему Сториан лишил их сил, ослабил их настолько, что у них остались лишь души, с которыми они родились. Потому что лишь обнажив свои души, они осознали ошибку и теперь видели это в глазах друг друга. Добро стало Злом, Зло стало Добром. Возможно, Райан понимал это с самого начала, ибо откровение стало не болезненным шоком – он скорее даже испытал облегчение. Впервые в жизни он не был неуверен в себе, не пытался воззвать к своей совести, не гнался за невозможным образом самого себя. Теперь он мог делать то, что велит сердце. Тем не менее Райан знал, что в ловушку брата попадаться нельзя. Даже если он действительно злой. Если он нападет на Рафаля сейчас, то сыграет на руку Добру…

Над его головой просвистела золотая стрела, направляясь к балкону Рафаля.

И вонзилась в грудь Тимону.

Мальчик-никогдашник пораженно вскрикнул, затем, уже мертвый, упал с балкона.

Рафаль побагровел и задрожал от ярости. Он устремил палец на брата:

– Чудовище! Это ты сделал! Зло начало первым! А теперь… теперь мы будем защищаться!

Ученики закричали, ведомые жаждой мщения, спрыгнули с балконов и бросились на армию Райана.

Но Райан не двинулся, его трясло.

На его брата напали.

Война между Директорами школы началась со стрелы.

Вот только выпустила эту стрелу не его сторона.

И, насколько понимал Райан…

Это вообще не была чья-то сторона.

12

Незадолго до заката Пэн и Мидас шли по Бескрайним лесам. Слезы Мидаса уже высохли, потому что Пэн пообещал вернуть его домой.

– Ты правда отнесешь меня туда, откуда я родом? – спросил Мидас, спотыкаясь о лианы, свисавшие с огромных деревьев.

– Как только мы найдем хоть немного пыльцы фей, Мальчик-Золотой-Пальчик, – ответил Питер, ловко пролезая под лианами и перепрыгивая их – читатель с трудом за ним поспевал. – Раз-два, и ты уже будешь в полной безопасности в… как там называлась твоя деревенька? Граммофон?

– Гавальдон…

– В Нетландии с этим как-то легче. Все названо в мою честь.

– Нам нужна пыльца фей, правильно? Рафаль спрятал твоих фей на конюшне у всегдашников! Запер их там после того, как спас меня. Нам надо просто освободить их, достать их пыльцу, и ты сможешь отнести меня домой!

– Не все так просто, Мальчик-Золотой-Пальчик, – ответил Пэн. Его тень погрозила Мидасу пальцем. – Ты попытался обманом проникнуть в круг моих приближенных… сговорился с моими врагами против меня… поддержал Рафаля как Директора школы… а теперь, когда он тебя предал и ты остался один, ты думаешь, что я вдруг возьму и забуду все, что ты со мной сделал? Что я помогу тебе просто так? Что, в вашем Граммофоне так и делают?

Мидас ничего не ответил.

– Так я и думал, – сказал Питер и зашел в затянутую туманом рощицу, цветущую белыми цветами.

– Так чего тебе тогда надо? – спросил Мидас.

Но Пэн исчез.

Когда Мидас тоже зашел в рощу, Питера нигде не было видно. Мидас огляделся, но увидел лишь клубы белого тумана, которые становились все ярче и ярче, солнце отступало под натиском темноты. Он замахал руками, пытаясь разогнать туман, а потом увидел золотые ворота со знакомым предупреждением для нарушителей… Только вот школьные ворота были не заперты, как всегда, а приоткрыты, и к Школе вели тысячи следов тяжелых сапог. Впереди Мидас услышал гром голосов и, несмотря на туман и меркнущий свет, сумел разглядеть огромную толпу за Озером-на-Полпути, собравшуюся перед школами, и вторую толпу на балконах замков, закованную в золотые доспехи, две соперничающие армии, полководцы которых кричали друг на друга. Но когда Мидас прошмыгнул в ворота и поспешно пошел вперед, из кустов протянулась худая рука и подтащила его к себе.

У Питера Пэна был синяк под глазом, а грудь покрывали царапины и ссадины, словно кто-то напал на него из засады. Пэн, тяжело дыша, показал на юного солдата, одетого в яркие цвета, привязанного к дереву зелеными лианами Питера. Солдат вырывался, пытаясь выплюнуть кляп, а его арбалет лежал совсем близко.

– Скорее! Давай! – крикнул Питер Мидасу.

– Что давать? – удивился Мидас.

– Преврати его в золото! Пока он нас обоих не убил! – прошипел Питер.