Падение Левиафана

"Я имел в виду конкретно вокруг нас", - сказал Джим, заходя в кабину. "Она собиралась прийти поужинать сюда, на Роси, но ушла. Я чувствую, что, возможно, что-то, связанное с Амосом, беспокоит ее".

"Ты спросил ее?"

"Видишь? Вот и ты со своими полезными, прямолинейными предложениями. Сам я никогда до такого не додумаюсь".

"Да, это так."

Он прислонился к стене позади нее, глядя через ее плечо на массив под землей. "Что у тебя есть?"

"Только то, что было в ящике с инструментами раньше", - сказала она. "Такое чувство, что я пришла готовить еду, а оказалось, что это поэтический конкурс. Все, что я построила, было для борьбы с Лаконией, когда Лакония была простыми вещами, вроде неуязвимых кораблей и неофашистских авторитаристов. Теперь, когда она превратилась в действительно инвазивный страшный сон, как построить сопротивление, чтобы бороться с этим?"

"Это вроде как всегда был навязчивый страшный сон, но я понимаю, о чем ты говоришь", - сказал Джим. "Плюс Сан-Эстебан. Не забывайте о кипящих темных богах, которые хотят уничтожить все живое, потому что мы им досадили. Есть ли у тебя понимание, каков план?"

"Выследить Дуарте и отговорить его от этого", - сказала она. "Найти способ получить доступ и использовать все инструменты, которые создали строители, не превращая все человечество в расширенную версию гиппокампа Уинстона Дуарте".

Джим кивнул и потер подбородок и шею плоской стороной ладони, что означало, что он не убежден. Это было справедливо. Она тоже не была убеждена.

"У нас есть Тереза", - продолжала Наоми. "Она единственный человек, к которому он проявил достаточно заботы, чтобы скорректировать свое познание. Если она попросит его, возможно, он снова изменится".

"Родитель и ребенок", - согласился Джим. "Это мощная штука. Не уверен, что я хотел бы полагаться на это, например, в вопросе выживания человеческой расы".

"Позиция провала - заставить его уйти со своего поста, каким бы он ни был, и найти кого-то другого, кто сможет занять его место. Кара, Ксан. Амос."

"Господи, правда?"

"Не мой первый вариант, но может быть".

Вздох Джима был мягким, нежным. Он был бы менее сокрушительным, если бы она не услышала под ним отчаяние. "Детектив Миллер однажды сказал мне: "У нас нет правильных вещей, только тарелки с чуть меньшим количеством неправильных"".

"Да, но он был засранцем".

Джим рассмеялся, затем протянул руку и положил ладонь ей на затылок. Она снова прижалась к нему, получая удовольствие и комфорт от простого физического присутствия человека, которому она доверяла.

"Когда ты рассылаешь информацию", - сказал Джим, почти извиняясь. "Я имею в виду, когда ты объяснишь ситуацию остальным членам подполья? Это спустит курок".

"Я знаю", - пробормотала она.

"У тебя есть план на этот случай?"

"Есть".

"Мне это понравится?"

"Нет", - сказала она и открыла глаза, глядя вверх на его нежный, яркий взгляд, который снова смотрел на нее.

"Я и не думал", - сказал он.

Позже, когда она переходила обратно к "Соколу", Наоми не забывала об этом взгляде. Они прошли долгий путь - и вместе, и порознь - с тех пор, как были детьми на "Кентербери". Ей было легко подумать, что жизнь выбила из них идеализм и радость. Она чувствовала себя зажатой до самых нервных окончаний чаще, чем не чувствовала. А Джим выглядел... не то чтобы уставшим, но измотанным. Как будто его топливный бак был пуст, и он просто пытался доплыть до финиша. Но, несмотря на это, время от времени она видела, что он все еще там. За темно-карими бледными глазами, под седеющими волосами - тот же безрассудный, святой дурак, которого она заметила, когда капитан Макдауэлл взял его на борт. Время и эксплуатация изменили их, но не изменили того, чем они были. В этом была радость. И обещание.

Она застала Элви одну в лаборатории. Аппаратура погружения - парные медицинские кушетки, сканеры и массивы датчиков - находилась вместе с ней на плаву. Тут и там несколько шнуров вырвались из креплений и развевались под легким ветерком. Сама Элви переходила от одной консоли к другой, вызывая журналы и файлы данных, проверяя соединения и уровни питания. Из-за атрофии мышц она выглядела более хрупкой, чем представляла себе Наоми. В ее глазах был затравленный взгляд.

"Над чем вы работаете?" спросила Наоми вместо приветствия.

"Ничего особенного", - ответила Эльви. "Просто... Когда я училась в университете, у меня был сосед по комнате, который занимался рукоделием. У него не очень хорошо получалось, но это давало его рукам занятие, пока он думал. Когда он застревал на проблеме и не видел выхода..." Она жестом указала на пустую лабораторию. В этом жесте было что-то мрачное. "Я занимаюсь рукоделием. Вы когда-нибудь делали что-то, что, как вы знали, было неправильно, но вы говорили себе, что на этот раз это оправдано? Что на этот раз правила не действуют? Или, если они действуют, то есть более великая причина, которая делает это нормальным?"

"Вы только что описали большую часть последнего десятилетия моей жизни", - сказала Наоми.

"Я не знаю, как мне двигаться дальше с этим протоколом".