Падшие люди

– Ты не находишь, что она слишком худа? – обратился он к ней, словно меня и не было в комнате.

– И что прикажете с этим делать?

– И бледна, очень бледна.

– Разве мы не этого добивались? Она ведь и не должна выглядеть здоровой.

– Ты не понимаешь! – внезапно взорвался мой муж. Мы обе вздрогнули. – Он не подпишет, если… Он не поставит свою подпись, если сочтет, что с ней плохо обращаются.

Сцепив за спиной руки, Томас пристально рассматривал меня, как некий экспонат. Так трясущийся старый лорд разглядывал бы дорогие его сердцу кусты роз.

– А руки? – Он схватил мою руку и задрал на ней рукав ночной сорочки. От уколов, что делала мне миссис Уиггс, обе мои руки сплошь покрывали лиловые синяки.

– О нет! Я же просил! – заорал он.

– Томас, я стараюсь как могу. – Экономка была на грани слез.

– Как будто ее пытали! – он выронил мою руку. – Больше никаких инъекций! Только настойку. Пусть синяки хоть немного поблекнут. Доктор Шивершев хочет навестить ее на этой неделе. Проследи, чтобы к его приходу рукава у нее были опущены.

– Настойку? Это какой флакон?

Я впервые видела, чтобы их раздирали разногласия, они пререкались. Сейчас они напоминали двух старых сварливых чаек.

Я неотрывно наблюдала за ними, рассматривая их черты, и на меня вдруг снизошло поразительное откровение. Осознание того, что было ясно как божий день, а я сумела разглядеть лишь в заточении. У Томаса линия роста волос на лбу имела контур скособоченного «вдовьего мыса». Я, разумеется, это замечала, потому как он был сильно выражен. Теперь же, разглядывая стоявшую рядом с ним миссис Уиггс, я мгновенно обратила внимание, что ее линия волос имеет ту же форму. Один в один. Странное совпадение или унаследованная примета?.. Как же слепа я была!

– Зеленый, – рявкнул он.

– Вот спасибо, подсказал! А то ты не знаешь! – крикнула она.

– Зеленый, с пробкой, черт возьми! Господи Иисусе! – Томас вылетел из комнаты. Спустя несколько минут хлопнула входная дверь.

Миссис Уиггс снова осталась со мной наедине.

– Так, так, – бормотала она, качая головой. Взяла с комода зеленый флакон и поставила его возле меня на тумбочку.

Я дождалась, когда она уйдет, и затем из ящика этой же тумбочки достала свои капли. Мой флакон, из коричневого стекла, был точь-в-точь как их, тоже с пробкой, только другого цвета. Я знала, что Томас иногда путает красный, зеленый и коричневый цвета. И теперь мне подумалось, что у миссис Уиггс, возможно, та же проблема.

Я поставила два флакона рядом и стала ждать ее возвращения. Наконец она вернулась, заметила на тумбочке два флакона и остановилась как вкопанная, в смятении переводя взгляд с одного на другой.

– А это еще что такое? – спросила миссис Уиггс.

– У меня есть свой флакон. Я хотела их сравнить. Ваш зеленый, так сказал Томас. А мой – коричневый.

Миссис Уиггс медлила. Как она ни присматривалась, отличить зеленый флакон от коричневого ей не удавалось. Вот и доказательство. Миссис Уиггс страдала цветовой слепотой, как и Томас. А цветовая слепота, как я узнала в больнице, передается по наследству, по материнской линии. В данном случае – от матери к сыну. Я не представляла, как такое было возможно, но здесь наука говорила сама за себя.

– Значит, он ваш сын? – шепотом спросила я, трепеща от страха.

Миссис Уиггс открыла рот от изумления. Вероятно, вслух это прежде никогда не произносилось.

– Ты что плетешь? Дура! Чокнутая полоумная дура! Ты ничего не знаешь!

– Томас тоже не различает цвета. Вы ведь его мать, да? Оба высокие, имеете одинаковый контур линии роста волос на лбу, уши у вас практически одной и той же формы, вы гладили его по лицу на лестнице, теперь называете его «Томасом». И с лестницы вы меня столкнули, потому как не хотели впутывать во всю эту дрянь ребенка, не хотели, чтобы ваш собственный внук родился в сумасшедшем доме. Верно? Не знаю, как уж так получилось, но его мать – вы. Я это определила, и любой врач определит. Что вы станете делать, если кто-то решит установить ваше родство?

Миссис Уиггс сердито смотрела на флаконы, не понимая, как они выдали ее. Мне самой теперь многое стало ясно: ее слепое обожание, раболепие, странная близость между ними. Но потом мне пришло в голову то, о чем я сразу не задумалась.

– А что стало с настоящим сыном Ланкастеров? Что с ним случилось? Вы его не убили, нет? Убили! О боже. Умертвили младенца и подменили его своим.

– Замолчи! – Она зажмурилась, прижимая к вискам кулаки, словно слышать мои слова ей было невыносимо.

– Отпустите меня! – попросила я. – Дайте мне уйти, сию минуту, и я никому не скажу, никому.

Размахивая руками, она с воем кинулась ко мне через комнату. И принялась колотить меня по голове, по лицу. Я пыталась защищаться, прикрывая руками опущенную голову.

– Молчи! Молчи! Молчи! – визжала она, продолжая дубасить меня.

– Вы опять ставите мне синяки! – крикнула я. – Что скажет ваш сын, когда увидит их?