Падшие в небеса. 1937 год

Дверь раскрылась. Павел поднял глаза и посмотрел на вошедшего. Он стоял, низко опустив голову. Рядом с конвоиром. «Как, все похоже! Допрос на допрос! Очная ставка — на очную ставку! Взгляд в пол! Рваная одежда и сломленная воля! Человек со сломанной судьбой — и волей! Все, так похоже!» — подумал Павел рассматривая арестанта. Он стоял и не хотел проходить на середину кабинета, стесняясь, как маленький ребенок, который первый раз в яслях. Это был Петр Ильич Смирнов — главный редактор газеты «Красноярский рабочий». На нем, все так же, как и при последней их встрече — надет все тот же полувоенный китель. На ногах валенки — катанки в галошах. В обычных резиновых галошах. Черные брюки, как галифе, заправлены аккуратно в голенища. Павел, почему-то рассматривал одежду. Он пытался по одежде определить — как долго Петр Ильич находился в тюрьме? Но одежда ничего не выдавала. Главный редактор, как будто, только, что пришел сюда — с воли. Ни единой складки. Ничего. Клюфт всмотрелся в лицо Смирнова. Гладко выбритые щеки. Немного, посиневшие губы. А вот, глаза — какие они? Но глаз Павел не рассмотрел — Смирнов потупился в пол. Обычный вид. Но, что-то в этом человеке изменилось. Что-то не так! Но, что?! Павел понял — он не удивился, увидев своего непосредственного начальника тут. Клюфт улыбнулся. Он с облегчением вздохнул, ведь это была — не Вера! А Смирнов! И хорошо! Да, Смирнов, он, просто, по ходу этой страшной пьесы, должен был попасть сюда. Должен. И он попал. Павел поймал себя на мысли, что он уже ничему тут не удивляется. Любая неожиданная новость, тут — становится какой-то обыденностью. Как утро, или вечер. Наступил и ладно. Что тут такого? Главное, чтобы не поменялся ход времени. А так…. Ну, Смирнов. Ну и что? Павлу стало интересно, что скажет теперь этот человек? Что он скажет?! Клюфт, вспомнил — его «беспричинную боязливость» у него же в кабинете. Перед тем, как он начал писать эту чертову статью — про суд в Минусинске. Павел вспомнил и ухмыльнулся — «Выходит — Смирнов не зря боялся?! Не зря! А может — он чувствовал? Может, знал, что все так кончится? Страшно — человек знал, что все — вот так кончится и жил с этим страхом! Страшно! И все же что он скажет? Что?» Маленький, кивнул рукой и молча показал Смирнову на стул, что стоял возле его стола. Главный редактор медленно прошел. Павел заметил, что Петр Ильич держит руки за спиной и боится их разжать. Он развел их буквально за мгновение, перед тем, как его тело, опустилось на стул. Маленький почесав подбородок пальцем, тихо спросил:

— Ну, что Петр Ильич. Вот. Вот, тот человек. Вы же хотели его видеть? Вот я вам предоставил шанс. Вот вам и очная ставка. Говорите, что вы хотели мне про него сказать? Что? Но учтите — наш разговор носит характер официального. Это очная ставка. Все показания будут занесены в протокол.

— Да, да, я, понимаю. Я все, понимаю. И все расскажу. Пишите. Можете писать, — и тут Петр Ильич поднял глаза и посмотрел на Павла. Это был странный взгляд. Взгляд человека, который просил помощь. И в тоже время это был взгляд, который показывал — ты должен меня слушать. Слушать и подчиняться. Маленький обмакнул перо и начал быстро писать. Он временами поднимал голову, как художник рисующий портрет, смотрел — то, на Смирнова, то, на Клюфта. Он смотрел, и что-то подмечал для себя. Зачем, вновь строчил на бумаге. Наконец, отложил перо и протянул лист протокола Смирнову:

— Вот, прочитайте и можете затем делать свое заявление. Смирнов бегло взглянул на бумагу, и тяжело вздохнув — небрежно подмахнул на листе свою роспись. Он черкнул и бросил перо на стол. Вновь посмотрел на Павла и тихо заказал:

— Я обещал вам поведать — откуда взялась идея с той статьей. И почему именно Клюфт ее написал?

— Ну, вы так сами говорили,… - Андрон покосился на Клюфта. Павел напрягся. Он смотрел на Смирнова и ждал. И тот произнес:

— Я сам дал команду написать эту статью. Более того, я сам подсказал этому человеку, в какой именно главе взять цитату из библии. И почему именно эти слова должны прозвучать. Эти слова был своеобразным кодом-отчетом, так сказать, о нашей работе, перед представителями немецкой разведки. Павел закрыл глаза. Боль и обида?! Нет — эти чувства почему-то — не заполнили его грудь. Хотя Павел ждал, но все было не так. На допросе с Самойловой, Клюфт действительно чувствовал и боль и обиду! Или, на том собрании, где говорил о нем всякую чушь, его бывший друг Димка Митрофанов, он был обижен! Ему было больно! А сейчас?! Нет, некое разочарование и все! Да и разочарование лишь в том, что еще один человек смирился со своей судьбой, и говорит неправду, что бы выжить! Что бы хоть ненадолго обрести покой. Он пытался выгородить Павла. Но как? И какой ценой?!