Падшие в небеса. 1937 год

— Я, вот не пойму, Евгений Николаевич, вы вроде образованный человек. А объяснить мне не можете — почему так, вот, все выходит? А? Почему? — хныкал Пермяков. — Я ведь, могу, вон, дома еще пользу принести! И жениться. И дом построить. И в колхозе работать. А меня, вон, тут гноят? Зачем, это государству? А? Зачем? Кому это надо, а? — поскуливал Пермяков. Спиранский тяжело вздохнул. Но за него ответил Федор. Железнодорожник грустно буркнул:

— Да, просто тут, вон, не знают, что творят. А когда в Москве узнают — все и откроется! Вот тогда, все эти олухи, которые, так усердствуют и нас, тут держат, судят, сами на нарах окажутся! Дай время Ваня! Дай время! Спиранский вновь тяжело вздохнул и сказал:

— Эге! Эге! Федор! Твои слова б, да Богу в уши! Только, вот, я боюсь, что это все не так. А все намеренно делается!

— Как это намеренно? — возмутился Федор. — Вы Евгений Николаевич — просто злы, на власть нашу! Посадили вас, за происхождение и прочее — так вы и злитесь! При царе-то, небось, по-другому жили?! Не тужили! А сейчас, яко дело — будете на народную власть, так говорить! Нет, просто не знают там, в Москве, что тут творится! Не знают — вот и все!

— Да Федор, это ты правильно заметил. При царе! Я, при царе, действительно лучше жил. Но только Федор и ты заблуждаешься. Значит, там, все в Москве — знают?! И действительно, страну им надо сильную строить. Страну. А, как ее строить? А?! Денег-то, нет! Вот и нужны рабы! Сила бесплатная. Ты вот, Федор — будешь работать забесплатно? А? Нет! Потому, как — семью тебе кормить надо. И Ванька, вон, тоже — забесплатно работать не будет. И все! Вот и ответ на твой вопрос.

— Что-то, нет, непонятно — при чем тут тюрьма? Причем тут мы-то? — буркнул Попов.

— А при том! Дурья, твоя башка! При том! Что, ты то, вот, сейчас — выздоровеешь и поедешь в зону бесплатно тачки катать или лес валить! Вот и все! Понимаешь, какая выгода-то государству?! У его теперь куча бесплатных работников! Которых, только кормит баландой надо и охранять! И все! А платить им ничего не надо! Да и требовать они ничего не будут! И прав у них — нет никаких! Потому как — зэки они теперь! Зэки! Они советские рабы и будут работать за то, что бы им жизнь оставили! Им осталось надеяться, вон, как Ваньке — что бы выйти, когда ни будь на свободу! Да они, только за это, на каторге работать будут! Вот тебе и хитрость! Вот тебе и строительство советского государства! Понятно теперь? А ты — происхождение, классовая борьба! Да какая разница, кто, тут, какого происхождения?! Я из дворян, Ванька вон, из крестьян! Ты вон, из рабочих! Все в одном хомуте теперь! Все! И понятно все! Понятно!

— Ничего не понятно! Выходит, значит, наша власть, народная — сюда специально народ сажает? Что бы потом — денег нам не платить? Что бы мы потом работали бесплатно? Ерунда это! Не может быть! — уперся Федор. Он, рычал, как медведь и обиженно махнул рукой, в сторону инженера.

— Может, не может, я тебе свое слово сказал! — обиделся Спиранский.

— Да, что — ваше слово?! А я верю — разберутся! Я вон — потомственный железнодорожник! И верю — приедут справедливые люди из столицы нашей, Москвы! От товарища Ежова! Приедут и разберутся и спросят! Вон, Пашку пристрелили и спросили! Вон, как, спросили! И майора этого, вон как, под суд отправили! И спросят у остальных! Я верю — не знают они в Москве, про мучения наши! Тут не выдержал Павел. Он приподнялся с постели и грустно сказал:

— Да, все они знают Федор, все они знают! Попов растерянно замолчал. Он не ожидал, что Павел встанет на сторону инженера. Клюфт грустно улыбнулся и добавил:

— Прав Федя Евгений Николаевич то. Прав. А, что касается Москвы. Так, там, на допросе был мужик, в костюме дорогом. Мне, вон, папиросу дорогую давал. Так вот. Мне потом конвоир шепнул. Невзначай по дороге. Это оказался, какой-то высокий чин из НКВД. С самой Лубянки! Он — толи заместитель, толи помощник нашего наркома! Понятно?! Так, что знают там, в Москве обо всем. Знают… Федор молчал. Пермяков привстал на кровати и испуганно спросил:

— Это ж, что? Мы в рабство теперь попали? А? Выходит так?