Падшие в небеса. 1937 год

— Эх, молодой человек! В этом мире все, когда-нибудь, заканчивается!!! Даже самая безграничная власть! Даже самая кровавая диктатура! Ты, что думаешь — Сталин будет править вечно?!! Павел опешил. Он был в растерянности. Оболенский говорил, какие-то действительно очевидные истины. Те, истины — которые не могут быть оспорены. Но он, говорил это — так вызывающе! Так откровенно! И в тоже время — так просто. По-житейски.

— А вы, думаете, нет? — на всякий случай спросил Клюфт шепотом.

— Нет, конечно! Знаешь, что сильнее диктатуры Сталина? А?!!

— Что?! — еще больше испугался Павел. — Что может быть сильней?!

— Как, что?! Смерть!!! Он просто умрет. И все. Когда-нибудь — умрет. И не важно как — радостно уснув и не проснувшись, или поперхнётся косточкой от винограда. Но он — умрет. От старости, от астмы, или от туберкулеза, или от сердечного приступа. Он такой же человек, как и мы! Смертный человек! Он не Бог! Каким себе представляешь его ты, или вон те, или еще, несколько десятков миллионов, моих, несчастных соотечественников! Он — обычный, смертный человек! И так же, как и мы, сгниет, когда ни будь! Превратится в перегной! Земле то, ей, все равно! Все равно! А червям и подавно — им все равно кого есть! Великого вождя и учителя всех времен и народов, или бывшего штабс-капитана Семеновского полка!

— Да, что вы такое говорите?! — Павлу стало страшно.

Слушать такое?! Петр Иванович хоть и шептал это очень тихо, но Павлу казалось, что к его словам прислушиваются многие арестанты соседи. И они, они обязательно доложат конвою об этих речах старика! Доложат и тогда, тогда!.. А, что тогда?!.. Что еще может быть хуже?… Они и так наказаны. Павел обернулся и посмотрел по сторонам. И Клюфт не ошибся. Их действительно внимательно слушал, тот коренастый незнакомец — мужчина, спасший его на пироне. Он слушал и улыбался, как это, показалось в полумраке, Павлу. Тут-тук! Тук-тук! — колеса перестукивали на стыках. Тут — тук! Тук — тук! — стучало сердце.

— А он, ведь, прав, молодой человек. Простите, я не знаю, как вас зовут, — сказал незнакомец и кивнул на Оболенского. Павел насторожился. А вдруг это и есть провокатор. Тайный агент. Сотрудник НКВД — переодетый в одежду арестанта? А вдруг это «сексот» только и ждет, что бы потом настрочить рапорт и «уличить» еще парочку человек, которые «желают смерти товарищу Сталину!»

— Да вы не бойтесь. Нет. Я не тайный шпион! Нет! Да смысла сейчас нашим доблестным органам нет — выявлять еще более злачных врагов. Нет смысла, — вздохнул мужчина. Павел молчал. Он рассматривал в полумраке его лицо. И тут, он вспомнил, где видел этого человека!!! Это был загадочный пациент тюремного лазарета — Борис Николаевич! Человек, который приходил в камеру лишь провести ночь. Человек, с которым даже охрана вела себя уважительно. Нет, это определенно он — мужчина лет сорока пяти, с волевым лицом, шрамом на правой щеке, узкими усиками и черными, как смоль волосами.

— Да, я вас тоже узнал. Там, на перроне. Вы лежали в лазарете. У койки, что ближе к окну. А у меня стояла у двери. Так ведь? Я Борис Николаевич, — весело сказал незнакомец и погладил Павла по плечу.

— Да, я узнал вас, здравствуйте.

— О, я вижу, вы знакомы? — вклинился в разговор Оболенский. До этого момента старик тоже внимательно разглядывал Бориса Николаевича — как бы прицениваясь к новому соседу.

— А, как ваша фамилия? — подозрительно спросил Клюфт?

— Да, какая тебе разница, Павел — какая, у него фамилия? Он тебя спас! — засмеялся Оболенский.

— Нет, почему же. Я понимаю, почему он меня спрашивает, — весело сказал Борис Николаевич. — Моя фамилия Фельдман. Слышали? Павел напрягся. Фамилия ему ничего не напомнила. Лишь, какое-то смутное недоверие и предчувствие чего-то очень неприятного и в тоже время важного. На уровне подсознания. Вроде как, фамилию — Фельдман, когда-то он слышал часто. Но когда? Давно, в той, жизни.

— Вы ворошите память? — ухмыльнулся Борис Николаевич. — Значит, это действительно, было давно — коль вам ничего не сказала фамилия Фельдман. Ну, может, это и к лучшему. Оболенский тоже задумался. Он вдруг стал суровым. Клюфт заметил это и приподнявшись с нар, виновато сказал:

— Большое спасибо, Борис Николаевич. Вам за помощь. Но, мне, нечем даже вас отблагодарить. Нечем. Фельдман пожал плечами и мазнул рукой:

— А мне ничего и не надо. Я только вот, хотел, сделать добро. И все. Я так, хотел, сделать добро. Кстати, ваш друг — этот товарищ, он прав, зло — оно ведь не безгранично. Когда-то силы кончатся и у зла. И тогда наступит справедливость.