Падшие в небеса. 1937 год

Арестанты стоят на коленях и безропотно ждут — когда до них дойдет очередь! Со стороны это похоже на массовую молитву! Как будто сотни людей молятся! Молятся и просят у Бога, что бы он поскорее отправил их в преисподнюю! Фамилии не читают. Павел догадался, в вагоны набивают по принципу — сколько влезет. Считают лишь по головам. И это странно! Вдруг в этап попадет совсем другой человек? Вдруг посадят и повезут на зону совсем другого человека?

— Они даже не знают — кого везут! — услышал шепот рядом Клюфт. Это был Оболенский. Старик грустно улыбнулся и кивнул на вагоны. Павел тоже кивнул в ответ. Он попытался в последний раз оглянуться. Он увидел — там, где-то далеко, на краю пирона — силуэты людей. Нет, не людей — это были лишь тени. Недвижимые и страшные тени. Призраки. Они стояли и смотрели… Павел увидел, что их много. Люди-тени, смотрящие за этой страшной церемонией погрузки этапа. Клюфт понял — это родственники, родные и близкие людей, которые оказались тут. А может, и не оказались — может быть, остались там, в камерах тюрьмы. Но родные пришли взглянуть на этап. И может быть, в последний раз, увидеть среди этой огромной массы арестантов знакомый силуэт — отца, мужа, брата или сына! Увидеть! Они стоят молча — не пытаясь кричать. Они не могу кричать — иначе конвоиры их прогонят от угла пирона. Они и так подпустили на расстояние ста метров. А может, и не пустили. Может, они просто не стали разгонять, что бы, не поднимать шума? Ведь совсем, рядом — пассажирский вокзал и там могут услышать его обитатели, что где-то, в углу, станции творится, что-то страшное!

— Живей гады! Живей! Первый пошел, второй, пошел, третий пошел!

— Считай по головам! Конвоиры ревели. Собаки звонко лаяли. Арестантов одного за другим поднимали с колен и пинками подгоняли к вагонам. Дошла очередь и до Павла с Оболенским. Старик ловко подскочил и кинулся к раскрытой створке. Клюфт последовал за ним, но тут же получил удар сапогом по ребрам:

— Куда прешь! Команды не слышишь? — осадил его солдат. В глазах потемнело от боли. Павел завалился на бок. Резануло под сердцем. Клюфт глотал воздух как рыба на берегу. Они открывал ритмично рот.

— Сто пятнадцать. Еще двух. Двух еще сюда! — орал, где-то сбоку офицер. Он всматривался в списки и отмечал на бумаге что-то крестиком. Конвоир вновь пнул Павла по ребрам и прикрикнул:

— А ну, встать, встать, что завалился? — ревел солдат. Но сил подняться у Павла не было. Боль сковала мышцы. Клюфт чувствовал, что теряет сознание.

— Слушай. Этого, наверное — не примем! Он вон, сдох уже, наверное! Завалился и идти не может! Куда потом его по этапу? А мне жмурики в вагоне не нужны лишние! Хлопот потом со жмурами больше чем с живыми! Оттаскивай его в сторону! — закричал офицер, указывая на Павла. И тут Клюфта подхватили руки. Крепкий охват и он почти поднялся на ноги. Кто-то перекинул его руку себе на плечо. Судя по тому, как он крепко сжал Павла — это был сильный мужчина, он поволок его к вагону. Сурово и уверенно прикрикнул на офицера:

— Лейтенант! Он встал, вон уже идет! Я его подкину! Давай сажать будем! Офицер презрительно взглянул на Павла, затем покосился на его спасителя и махнул рукой:

— Сто шестнадцать, еще одного в этот вагон! Павла схватили за локти еще, чьи-то руки. Много рук и втянули внутрь вагона. Клюфт потерял сознание. Очнулся он через минуту. Над ним склонились несколько человек. Неизвестные люди, всматривались в лицо Клюфта и бормотали:

— Ничего, ничего отойдет!

— Он вроде крепкий. Крепкий.

— Да, нормально. Парень, ты как?

— А ну, мужики, расступись, — услышал голос Оболенского Клюфт. Петр Иванович тоже склонился над Павлом и протянул кружку с водой. Старик бережно приподнял его голову и поднес емкость к губам. Клюфт сделал несколько глотков. Стало легче. Павел попытался встать. Но Оболенский зашептал:

— Лежи, Паша. Береги силы. Они видно тебе по ране попали. Сапогом. Вот ты и вырубился. Сейчас то, как? А?

— Да ничего, Петр Иванович, вот, только, немного ребра болят.