Падшие в небеса. 1937 год

Павел с удивлением смотрел на этого человека. Он с такой легкостью, готов был, отсидеть пять лет — ни за что! Он был согласен, признать себя виновным — в несовершенном преступлении! Лишь бы меньше дали! Это человек смирился уже со всем! Лишь бы не трогали его семью! «Быстро, все очень быстро! Как, быстро ломаются люди! Как быстро привыкают к плохому! Для них и пять лет уже не срок!

Они уже завидуют тем — кому пять лет дали! А ведь это пять лет жизни! Пять лет!»

Опять открылась дверь, и конвоир заорал:

— По одному на выход! Руки за спину! Не останавливаться! Не переговариваться! Арестанты, а с этой минуты — уже «осужденные» — заторопились и толпясь, подались к выходу. Опять коридор и опять ведут. Но на этот раз — в другом направлении. По лестнице вверх и на первый этаж. Где-то совсем, рядом, лают собаки. Павел оборачивался. Их было человек тридцать. Всех гнали по маленьким группкам — пять, шесть арестантов. Шли быстро. Топот ног по железным ступеням и гул подошв — в длинном и холодном тюремном коридоре. Опять лай собак. Но на второй этаж, колонну не повели. Головной тюремщик, подскочил, к огромным, двухстворчатым, кованым воротам, и пнув в створку сапогом, заорал:

— Отворяй, к этапу! Ворота заскрипели. Павел поежился. В полумраке раннего, морозного утра — все казалось ужасно мрачным. Холодный свежий воздух — он хлынул, как поток и мгновенно охватил все тело, обнял в свои колючие рукавицы. Тысячи иголок — впились в поры. Клюфт еще не успел замерзнуть, еще дрожь не пробрала всю кожу, но уже стало ясно — холод расправится с остатками тепла через считанные мгновения. Арестантов выгоняли на улицу — во внутренний двор. В загон, огороженный — высокой, кирпичной стеной. Вместо потолка — сетка и где-то, там, наверху — звездное небо! Оно, черное, как смоль. И облака едва заметны — их края блестят в лучах лунного света. Пар вырывается изо рта. У Павла даже закружилась голова от свежего воздуха. Он так давно не дышал свежим воздухом. Кислород пьянил!

Лай собак. На площадке — около сотни человек. Они сидят на корточках. По бокам ходят конвойные. Это уже совсем другие солдаты. Шапки и белые полушубки. Валенки на ногах. Винтовки на ремне. Это уже совсем другой конвой! Это уже не тюремщики. Лица раскрасневшиеся — видно, большую часть службы проводят на воздухе.

— А ну, садись на корточки! — заорал конвойный, который завел их в это каменный мешок. Этот сержант повернулся и юркнул обратно в тепло тюремного коридора. Клюфт покосился в бок. Рядом упав на колени — сидел Ваня Пермяков и очкарик. Они испуганно оглядывались. Еще один арестант — высокий мужчина в фуфайке и меховой шапке, сидел на корточках, озираясь, что-то искал во внутреннем кармане. Увидев, что Павел смотрит на него, мужик подмигнул. И хотя было относительно темно — Клюфт увидел нездоровый блеск в глазах этого зэка.

— Пусть, пусть, надо хоть маляву сбросить будет на станции! Авось подберут милые люди — да отнесут! Я тут живу недалеко. В Николаевке! Пусть. Тут, видать, на этап. Сейчас погонят на товарную станцию! А там — в вагоны! И все тю-тю! Поезд! Куда повезут — Богу лишь известно! А так, так, вот — сброшу письмецо на станции! Авось, кто, подберет! — бормотал мужик в фуфайке и показал Павлу бумажку, которую, достал из кармана.

— Вы думаете, уже так, сразу увезут? А одеться? Как, без одежды?! Тут ведь большинство без одежды — вон, в костюмчиках и рубашках даже! Замерзнут ведь! — прошептал в ответ Павел. — Нет, наверное, сначала дадут одеться. Потом уж на этап!

— Да ты что?! Кому это надо?! Вот, так и погонят! Вот, так и погонят! Замерзнут?! Да им-то что? Им работы меньше! Не доедет кто до лагеря и хрен с ним! Спишут! Ты то, о себе заботься! Я смотрю — ты вон, в одном в свитере — сам-то, что, не замерзнешь?! Где одежда то? — мужик сочувственно кивал головой.

Павел, обняв сам себя за локти — потер руки. Морозец уже прокрался под одежду. Было холодно. Дрожь заставляла двигаться.

— Нет у меня моего полушубка и шапки. В камере остались. Вот я и думаю — может, дадут!

— Ни хрена они не дадут! Не дадут! Вот сейчас погонят к воротам и все! Там сидеть будем в предбаннике тюремном. Хорошо, что хоть не на улице. Если на улице — померзнут люди! Павел с ужасом осмотрел толпу зэков. Действительно — многие почти раздеты. Ваня. Ваня Пермяков — он тоже в одном свитере, правда, вместо брюк — теплые, ватные штаны и валенки! Да и как он оденется — у него же руки забинтованы! Конвоиры, мирно вышагивающие рядом с толпой арестантов — поглядывали куда-то вверх. Павел поднял голову и увидел над стеной вышку. Там стоял часовой. Он, словно вперед смотрящий на корабле, вглядывался вдаль. Где-то сбоку послышался рокот от двигателя машины. Подъехавший автомобиль, заскрипел колесами по снегу. Раздался свисток сверху. Часовой на вышке выдувал трели. Конвоиры, что ходили рядом — встрепенулись и начали орать: