Падшие в небеса. 1937 год

— Я! Гиршберг Илья Андреевич! Статья пятьдесят восемь дробь шесть, девять, одиннадцать, четырнадцать! — отозвался высокий смуглый, лет пятидесяти красавец, с гладко выбритой кожей и аккуратно подстриженными усиками над губой. «Гиршберг! Господи! Гиршберг! Тот самый! Это он! Он! Как я сразу не узнал его утром? Гиршберг Илья Андреевич — бывший директор Ермаковского молочно-мясного совхоза, исключенный из партии, троцкист и вредитель!» — с ужасом понял Клюфт. «И он тут! Он в этой камере! Нет! Это какая-то мистика! Это, какое-то страшное и нелепое совпадение! Люди, которых, я так клеймил позором — теперь соседи по моей камере! Разве такое может быть? Это что специально? Это специально сделали эти сотрудники НКВД? Что бы на меня теперь давали эти соседи?!» — но размышления Павла прервал очередной злобный окрик тюремщика:

— Клюфт! Павел даже не сразу понял — что прокричали его фамилию. Это было так нелепо!

Слышать, тут, со стороны — как кричат его фамилию. Клюфт, растерялся и не знал — что делать?! Он стоял и молчал — нелепо опустив руки вдоль туловища. На него покосились соседи. Рыжий толкнул вбок локтем. Надзиратель со злобой повторил:

— Клюфт?! Клюфт?! Павел все-таки нашел в себе силы и выдавил — очень робко и тихо, словно стесняясь своего голоса:

— Я… Тюремщик, грозно опустил папку к коленке и презрительно сказал:

— Арестант, вы не слышали? Фамилия, имя, отчество — называется громко и четко! Далее статья, по которой вас обвиняют! В камере повисла тягостная тишина. Но это продлилось лишь мгновение:

— Клюфт! — вновь рявкнул тюремщик. Павел набрал в легкие воздух и сказал уверенным голосом:

— Я! Павел Сергеевич Клюфт! Статья, по которой обвиняют, меня не знаю!

Надзиратель посмотрел на него уже с любопытством. Но тут, за Павла, заступился Гиршберг:

— Гражданин начальник! Арестованный Клюфт — прибыл ночью и не может знать статью своего дела! Он не был на допросе! Тюремщик удовлетворительно покачал головой:

— Хорошо! На первый раз прощается. Как говорил Феликс Эдмундович Дзержинский — был бы человек, а статью для него мы подберем! Ха! Как верно сказал, товарищ Дзержинский! Ну, ладно! Но во второй раз, Клюфт, вы будете помещены в карцер за не знание своей статьи и вялый ответ на перекличке! — надзиратель вновь поднял папку. Арестанты покосились на Павла. В их глазах он увидел огонек поддержки и одобрения. «Наверное — карцер это, что-то очень страшное. Гораздо хуже того, что есть сейчас, если эти люди рады за меня, что меня в этот самый карцер не поместили!» — подумал Павел.

— Оболенский! — крикнул тюремщик.

— Я! Оболенский Петр Иванович! Статья пятьдесят восемь четыре, шесть, одиннадцать! — отозвался слева, седой, старик — сбитый крепыш, с длинными и большими руками, яйцеобразной головой и длинным крючковатым носом. На этом проверка закончилась. Надзиратель, еще раз осмотрел арестантов и медленно развернувшись — вышел. За ним хлопнула, тяжелая дверь и металлический срежет, ключа в замке — позволил арестантам немного расслабиться. Они разошлись по камере и как-то повеселели. Лишь Павел в нерешительности стоял возле нар. Он смотрел на дверь и не знал — как себя вести. На его плечо легла рука. Хрипловатый голос приветливо сказал:

— Молодой человек, садитесь на табуретку, вот тут, рядом. Сидеть, тут не запрещено. Главное, не закрывайте глаза, — седой старик приветливо улыбнулся. Павел послушался и покорно сел на табуретку возле нар. Дед примостился рядом. Он тяжело вздохнул и опять лукаво улыбнулся. Клюфт, вглядывался в его морщинистое лицо. Оно выглядело — словно, добрая маска клоуна. Было, совсем белым — как от муки.

— Моя фамилия Оболенский. Я тут самый давний обитатель. Сижу вот уж полгода. И не известно сколько еще. У меня тяжелая статья. Хотя если честно, у всех тут они тяжелые. Пятьдесят восьмая это не шутка. Но у меня еще и шпионаж висит. Вот, так-то! — Старик тяжело вздохнул.

Он по-детски теребил брюки на коленях. Клюфт покосился на дверь. Ему казалось, что их подслушивают. Оболенский, догадавшись — тихо добавил:

— Да, опасаться надо. Но не настолько. Главное не болтайте лишнего. Ни с кем. Даже со мной. Ведь не известно кто я такой. Это закон тюрьмы. И ничему не удивляйтесь. Но Клюфт удивленно посмотрел на собеседника и спросил:

— Как, вы сказали? Вы шпион?

— Нет. Я не шпион. Просто у меня статья за шпионаж. Пятьдесят восемь дробь шесть. Это очень серьезно. Я хожу под вышкой. Под, так называемой — вэмэен. Кроме этого меня обвиняют еще и в организации контрреволюционной, белогвардейской организации с террористическим уклоном. Вот так. Меня, скорее всего — расстреляют.

— Вы еще и террорист? А на какую страну вы работали? — изумленно переспросил Павел. Оболенский ухмыльнулся. Он, опять, тяжело вздохнул и похлопав по коленке Павла, весело сказал.

— Вы, я вижу, еще совсем не понимаете исторического момента. Вы еще совсем не понимаете. Вы поймете. Очень скоро и вы начнете во всем разбираться. Кстати если хотите знать, у вас тоже будет пятьдесят восьмая статья. Будет. Я это знаю. Вот только какой пункт пока не догадываюсь.