Падшие в небеса. 1937 год

Ему еще один помогал. А потом. Потом вдруг перестали. И вот, сейчас — родные. Да вы знаете, я бы не поддался! Но мне показали документ. Протокол опроса моего тоже знакомого. Он там меня оклеветал! Взял и оклеветал! Назвал меня шпионом и прочее. Ну, я тут и не выдержал. Я как-то, вот понял — их ничто, не остановит. Тем более у них разнарядка сверху. А против нее не попрешь!

— Какая еще разнарядка? — брезгливо спросил Павел. Ему стало противно слушать этого человека. Причем не только слушать, а даже смотреть. А может — бывшего человека? Вот так — предать своих друзей. Оклеветать и дать предпосылки к аресту. Что теперь будет с теми людьми? Что? Их тоже бросят в тюрьму по ложным обвинениям? «Вот как, оказывается, разрастается эта цепочка. Страшная цепочка ложных обвинений. Ложных доносов. Арестов, пыток. И виноваты — вот такие люди! Вот такие, простые люди. Они сами оказываются виноваты. И не кто-то там, так в управлениях НКВД или Москвы. А тут. Сами люди, они сами себя — сажают в тюрьму! Не за что! Просто так. Они испугались и сами себя уничтожают! И никто не виноват. Никто! Только они. Они не смогли, они не выстояли. А я? Я? Разве я — не такой как они? Разве я, выстою? Я побывал лишь на одном допросе? Чем я лучше их? Или его — вот этого маленького человека с раскосыми глазами, который не смог себе пересилить. Вернее пересилить в себе любовь к своим родителям, любовь к своей жене и детям! А за что, за что я могу его осудить? За любовь, за боязнь за своих близких! Нет! Какое я вообще имею право его осуждать?! Он ведь в принципе такой, как и я. Такой. Просто слабый человек. Просто человек» — Павел тяжело вздохнул. Мысли пронеслись, словно утренний сон в голове. Сон, который улетучился тут же. Но его видение будоражило сознание. И запало в память. А мозг все не как не может переварить эту информацию и решить, что это — сон или явь?! Угдажеков, как-то отрешенно сказал. Он, не оправдывался. Он, просто говорил, свои мысли в слух:

— Разнарядка была Павел. Была! Эх, Павел. Я когда сам еще прокурором был. Так нам в начале года ее спустили. Сверху. К нам из крайкома спец. почтой приказ пришел. Что бы по Хакасии выявить десть групп контрреволюционных. Не больше, не меньше. Понимаете. Просто взять и выявить. Группа по пять человек не меньше. А где взять — наши проблемы. Тогда я как-то не задумался, что в одну из групп по роковому стечению сам и попаду. А вот. Буду, так сказать — главным. И еще шестерых за собой потяну! Вот все и кончилось. Теперь все.

— Подождите! Так, это правда?! Вы не врете? Что действительно такие бумаги? Просто искать врагов народа, даже если их нет — придумывать? По разнарядке? — опешил Павел.

— Да. Я ж вам говорю. Есть такие бумаги. Есть. И боюсь, они по всей стране есть. И по городу и по селу. И по республикам и по областям и по краям. И вы, не удивлюсь по этой разнарядке пошли. В крае кому-то нужен заговор и журналистов! Кстати, кто на вас то показания написал? Вы не знаете? Но Павел не ответил. Он онемел. Вера! Верочка! Она говорила ему правду! Говорила — а он не поверил! «Господи! Господи! Может ты действительно есть? За что? Почему? Кому это нужно? Искать врагов, которых нет? зачем? Искать черную кошку в темной комнате, а кошки то нет?! Так, кажется, сказал этот китайский мудрец? Но почему? Почему? За что? Ведь если прав этот хакасский прокурор — то вот так по всей стране, в тюрьмах, гниют — невинные? Да, что там гниют? А расстрелы? Неужели убивают невинных? Просто так — ради разнарядки? Нет! Господи! Если ты есть — ответь за что? За что?» — Павел непроизвольно сжал ладони и приложил руки к груди. Угдажеков увидев это, печально спросил:

— Вы верите в Бога?

— Что?!! — испугался Клюфт.

— Вы, я вижу, в Бога верите?! — переспросил прокурор.

— Я, это… да. Вот, бывает. А вы?! — Павел покраснел.

— А я верю. Верю. Я ж православный. Наш род, еще в восемнадцатом веке крестили. Вот и верим уже двести лет. Правда, коммунисты запрещали. Но мы тайно. Тайно. И тут я вот дал волю. И, даже вот, молюсь по ночам. Понимаете? Молюсь. А если вы верите, то помолитесь. Может легче будет. Ведь в тюрьме — Бог единственное спасение. Помолитесь. Легче будет, — Угдажеков размашисто перекрестился. Тут звякнула металлом щеколда. Бряцанье ключей. Дверь со скрипом растворилась и в комнату ввалился Лепиков. Он зловеще улыбнулся. Угдажеков, в тот же миг, опустил голову и прикусил губу. Его взгляд потух. Хакас обессилено сел на табурет и отвернулся к стене. Лепиков презрительно посмотрел на прокурора, улыбнулся и весело сказал Павлу:

— Что вы тут? Пообедали уже? А я вот не успел. Мою то пайку сожрали? Клюфт хмыкнул и пожал плечами:

— Так нам ее никто и не давал.

— Да? Странно! — как-то загадочно сказал Лепиков. Он ловким движением достал, из-за уха папиросу. Подошел к нарам и порывшись под матрасом — вынул коробок со спичками:

— Вот курехой разжился, — попыхивая папироской, довольно пробубнил Федор Иванович.