Женщина все ниже и ниже склонялась к полу. Еще секунда и Самойлова бы рухнула на бетонные плиты. Конвоир схватил ее за волосы и рванув — заставил выпрямиться. Он так и держал Ольгу Петровну, за ее длинные, и некогда — роскошные волосы. Поляков вновь заорал:
— Говори и не смей мне тут разыгрывать комедию. Говори! На этот раз Самойлова все же улыбнулась. Хотя Павел видел — она потратила не мало усилий. Женщина громко сказала:
— Да! Я узнаю этого человека! Этого человека я знаю! Это Павел Клюфт. Мой ученик и друг! Это хороший человек! Это настоящий человек! — она сказала это, выговаривая каждую букву! Она ставила ударение на каждой гласной. Клюфт, сжал кулаки. Ему хотелось наброситься на конвоиров и вырвав несчастную из их рук, отнести на кушетку возле умывальника и бережно уложить. Дать ей покой. Немного покоя! Погладить ее по щеке рукой! Может даже поцеловать! Что бы она почувствовал, что ее любят! Нет, не так, как любит, мужчина — женщину! Нет, совсем по другому! Ее любят — как человека! Как хорошего и сердечного, а главное — честного человека! Человека, который проходит через все эти страшные испытания с высоко поднятой головой!
— Хорошо! — довольно прикрикнул Поляков. Майор сел обратно на свое кресло и почесав макушку, радостно добавил:
— Ну, а дальше? Дальше, назовите арестованная — его роль в вашей организации.
В вашей шпионской группе?! И, что вас так тесно связывало?! Назовите все, что вы говорили мне при прошлом допросе!
— При прошлом допросе, я вам почти ничего не говорила гражданин майор! Вы не давали мне это делать! Ваши холуи — избивали меня! И я в большем своем времени молчала, а вы что-то писали на бумаге! Марали листы! — дерзко крикнула Самойлова. Ее волосы все еще сжаты в огромном кулаке сержанта. Ольга Петровна и не пыталась вырваться. Она, так и сидела, недвижима — и лишь ее рот, словно у куклы, открывался — издавая звуки. Страшная картина заставила Павла опустить голову. Его сердце, забилось, так часто, что кровь прилила к глазам.
— Значит, вы утверждаете, что этот человек Клюфт Павел Сергеевич, был вашим помощником в и исполнял ваши задания? — Поляков словно не обращая внимания, что-то записал на листе бумаги. — Значит, вы его завербовали — когда он пришел к вам работать в редакцию? Так, а что вы ему пообещали?
— Вы сами-то себе — верите или нет? — крикнула Ольга Петровна. На этот раз в ее голосе позвучало отчаянье. Павел понял, что женщина ждет его помощи. Клюфт привстал со стула и грозно спросил. Хотя его устрашающий голос звучал нелепо:
— Что тут происходит? Что вы делаете? Что вы себе позволяете? Что это за самоуправство?
Павел получил сильнейший удар в ухо. Он, свалился на пол и на несколько секунд оглох. Краем глаза Клюфт увидел — над ним склонился второй конвоир. Сержант все это время стоял возле него и словно ждал момента. Клюфт перевернулся на спину и приподняв голову посмотрел на Самойлову. Она прикрикнула:
— Паша, Паша, все, что они будут тебе говорить про мои показания — знай! Это неправда! Я ничего не подписывала!
— А ну заткнись! — рявкнул конвоир, что держал Ольгу Петровну за волосы. Солдат, второй рукой, наотмашь — ударил ее по лицу. Женщина дернулась. В уголке губ, выступила, темно-бордовая капля. Самойлова еще раз крикнула:
— Они не знают, что делать, вот и бьют! Не бойся их Паша! И не верь им! Они не смогут ничего сделать… — но сержант не дал прокричать фразу до конца, в этот момент он еще раз ударил Ольгу Петровну по лицу. На этот раз, он стукнул не кистью — а крепко сжатым кулаком. Разжав волосы, солдат, небрежно толкнул женщину в плечо. Та, словно большая сломанная кукла — обмякла и свалилась на пол. Павел замычал от бессилия и закрыл глаза. Он ревел, но этот дикий рев отчаянья сдерживал в грудной клетке. Этот крик безысходности и беспомощности сдавливали ребра. Склонившийся над ним конвоир, пнул Клюфта по ребрам и прошипел:
— Молчать собака! Молчать когда следователь говорит! Отвечать лишь тогда, когда он позволит это сделать! Павел закрыл глаза. Он тяжело дышал. Поляков, как не в чем не бывало, что-то писал на листе. Он даже не поднимал голову, когда его помощники избивали арестованных. Пауза затянулась минут на пять. Майор бросил перо и размяв свои кисти рук сморщился:
— Ну, вроде как подошли к самому главному. К самому главному. А ну — посади эту дрянь на стул! — прикрикнул он конвоиру, который стоял возле Самойловой.
Сержант склонился и брезгливо схватил Ольгу Петровну за шиворот. Она, упираясь — вырвалась из его железной хватки. Женщина медленно, с трудом, но с гордостью — сама поднялась с пола и села на стул. Она смахнула волосы с лица и презрительно сказала:
— Как вы думаете? Что вот эти все показания, которые вы якобы записали, в протокол, будут доказательством в суде? Вы, что совсем с ума сошли? Это же профанация! Это же ложь! Никакой суд этому не поверит! Поляков посмотрел на Ольгу Петровну и пожал плечами. Он медленно достал из кармана папиросу и закурил. Откинулся на спинку кресла и выпустив дым, ехидно ответил: