Падшие в небеса. 1937 год

— А почему это не поверит? А? Вы, что откажетесь это подписать?

— Да! — Ольга Петровна сделала из пальцев фигу и вытянула руку в сторону Полякова. — Вот вам мои показания! Вот! Майор, ухмыльнулся. Странно, но он развеселился. Он — захохотал. Как-то по-детски и совсем — добродушно. Этот человек — хохотал! Он был способен на смех! На вид даже искренний смех! Это все выглядело так нелепо в этом мрачном кабинете. Павел лежал и не верил, своим глазам. Страшный спектакль! А он — зритель, лежащий, по замыслу, какого-то сумасшедшего режиссера — на бетонном полу! Что бы лучше воспринять замысел автора?! Что бы вот та прочувствовать эту драматургию?! Эту страшную драматургию?! С актерами, облаченными, в ненавистную военную форму — оливкового цвета. В синих галифе и красными, как кровь, петлицами на кителях?! Нет! Нет! Поляков, снял пенсне и смахнув слезы — немного успокоился. И тут Клюфт понял. До Павла дошло, почему так ведет себя майор. Почему он смеется! «Именно так, этот человек — снимает стресс! Вот так — хохотом! Здоровым хохотом. Потому как нельзя все это переносить! Все, это увиденное и сделанное! Сознанию обязательно нужна разрядка — потому как, если ты нормальный человек и видишь, как при тебе каждый день избивают и мучают: несчастных, и невинных людей, нет, более того — ты сам даешь команду издеваться, и мучить — ты не вынесешь этого долго! Нет! Поэтому, нужна разрядка. И вот, этот страшный человек — решил просто смеяться. От души! Искренне» — подумал Павел и закрыл глаза. Он, хотел встать. Но конвоир, наступил сапогом, ему на грудь. Оставалось лежать и ждать развязки, очередного акта, этого страшного спектакля. Поляков, убрал платок в карман, и водрузив на нос пенсне, вытер губы рукой. Посмотрел на Ольгу Петровну, с сожалением сказал:

— А, мне то — все равно, все равно, что вы, тут, мне корчите! Я захочу, сейчас, вам, вот, пальцы-то сломают! Но ладно! Ладно, повременю. Ведь, вам, придется, ими, еще подписывать протокол, придется! Пока, они нужны — не вам, а мне!

— Ни, за, что! — крикнула Ольга Петровна.

— А это, мы посмотрим. Посмотрим. Сейчас, мы увидим, как вы реагируете — на другой метод. Итак. Итак, зачем, вы, как руководитель подпольной, антисоветской, шпионской группы, дали задание Павлу Клюфту — написать статью с цитатами из библии? Как, вы, собирались развивать идеологическую диверсию? И сколько вы, заплатили денег — этому человеку? — Поляков, вновь склонился над бумагой. — И помните, судьба не только вас, в ваших руках, но и этого человека? Если вы, не сознаетесь, то он, то уж, думаю, это сделает! Он то, уж, не такой стойкий, как вы, будет! Поверьте! А ну, ребята — раздеть, эту троцкистскую шлюху! — скомандовал Поляков. Конвоир схватил Ольгу Петровну за грязную и рваную блузку. Солдат резким движением стал тянуть на себя одежду. Женщина в отчаянье и ужасе, прижала к груди руки, и кричала, что есть силы:

— Нет! Нет, сволочи! Нет! Но конвоир, ее не слушал. Он, мгновенно и сознанием дела — ударил женщину в живот кулаком. У Самойловой перехватило дыхание. Она, стала хватать воздух ртом и двигала беззвучно губами — словно выловленная из воды рыба. Павел увидел ее глаза! Ее глаза открытые от ужаса и боли! Ее добрые глаза! Конвоир, ловким движением — рванул за края блузки. На пол — посыпались пуговицы. Еще мгновение и женщина осталась лишь в бюстгальтере. Затем еще удар и Самойлова повалилась навзничь. Сержант набросился на нее — как тигр на антилопу.

Он рычал и рвал одежду. Ольга Петровна, совсем голая, скрючившись, каталась — по холодному, бетонному полу. Она старалась прикрыть свои груди руками. Но конвоир тянул ее за локти. Павел закрыл глаза. Он не хотел смотреть на это! Он отвернул голову в знак протеста. Но тут же получил удар сапогом в печень. Резкая боль пошила тело.

— Смотреть! Смотреть! Это очная ставка! Это очная ставка! Узнаешь ли ты этого человека? Узнаешь, гнида или нет — эту бабу?! — рычал конвоир и окучивал Клюфта ударами ног по спине и животу. Он, пинал Павла — словно футбольный мяч. Клюфт, сжавшись в калач, катался — старался увернуться от ударов. На мгновение, он успел посмотреть, в сторону стола, за которым сидел Поляков. Майор, с умиротворенным видом, наблюдал за его мучениями. Удар, удар, еще удар. Бац, бац! «Когда же это кончится. Когда? Боль? Нет, просто обида. Обида унижения! Обида бессилия! Этот человек, что пинает меня — он знает, что он безнаказан. Он знает, что я не смогу ему ответить! Но что он чувствует? А может он боится? Может он даже боится самого себя?! Ведь бить человека просто так? Кому же от этого приятно? Или не противно? Нормальному человеку от этого должно быть тошно и стыдно! Стыдно перед самим собой!» — Павел ловил себя на мысли, что он уже научился рассуждать во время экзекуций. Бац! Бац! Удар, еще удар!