Падшие в небеса. 1937 год

— Давай ее сюда! Солдаты скрылись за дверью. Павел напрягся. Он смотрел на Полякова и ждал. А майор — смаковал этой паузой. Он издевательски улыбался. Он наслаждался тревожным и паническим ожиданием арестанта. Офицер понимал, этот человек сейчас настолько напряжен, что каждая секунда для него, тянется, как год. Каждая секунда превращается в томление, в мучение. Ведь ничего хорошего, дальше, для этого человека не произойдет. Произойдет только плохое. Очень плохое! Клюфт дотронулся до совсем высохших и горячих от напряжения губ тыльной стороной ладони. Павел посмотрел на дверь.

— Вы Клюфт изначально неправильно заняли позицию. Вы себя вразумили — борцом за справедливость. Жертвой обстоятельств. Жертвой предательства. А это не верно. Это изначально проигрышный вариант, — нравоучительно сказал Поляков и тяжело вздохнул. Офицер, поправил волосы на голове и, словно ожидая свидания с девушкой — одернул воротник гимнастерки. Павел понял, что он тоже нервничает. Хоть и хорошо это скрывает. Но почему? Значит, все идет не так как он хочет. Значит не все ему подвластно. Значит и он не полный хозяин ситуации. Клюфт презрительно посмотрел в глаза этому человеку. Но стекляшки пенсне скрыли зрачки офицера. Поляков опустил голову, рассматривая бумаги на столе. Он, поднял лист и что-то пробормотал губами. Что — Павел не расслышал. Но Клюфту очень захотелось сказать этому нквдэшнику, какую ни будь гадость! Словесную! Раз уж нельзя его ударить по этому — холеному и выбритому лицу, так сказать гадость. Тем более, они сейчас в кабинете — одни. Нет свидетелей. Нет возможности вообще кому-либо услышать, что тут происходит. Павел дерзко спросил:

— Хм. А, кто же я, по-вашему? Если не жертва? Кто? Я… и есть жертва. Жертва — вот таких, как, вы. Жертва мелких и жестоких людей. Которые, возомнили себя полубогами. Вот и все. Но учтите. Все ведь, как вы говорите, в этом мире — относительно. Все. И неизвестно, кто будет следующей жертвой!

— Что вы имеете в виду? — опешил Поляков.

— А, то, что ваша власть не бесконечна. Не бесконечна. И вы, можете вот так, потом…

— Что?! — завизжал майор. Но тут хлопнула дверь. Сержанты ввели в кабинет женщину. Растрепанные волосы. Помятая одежда. Она, стояла — низко пустив голову, немного тряслась — толи от холода, толи от страха. Солдатам приходилось поддерживать ее под локти. Поляков, поправил пенсне. Офицер, тяжело дыша, (видно все еще не мог оправиться от фразы произнесенной Павлом) кивнул головой и указав пальцем на стул возле своего стола зло гаркнул:

— Сюда! Ведите ее сюда! Конвоиры потащили несчастную. Женщина еле передвигала ноги. Даже несколько шагов по кабинету дались с трудом. Солдаты небрежно толкнули ее на стул. Бросили: словно старый тюк с ненужным бельем. Ветошь! Отходы! Человеческие отходы! Женщина повалилась на стул и зашлась в приступе кашля. Она харкала кровью. Сплевывая на пол красные пятна. Поляков брезгливо поморщился. Но, пересилив себя, спросил противным хрипучим голосом:

— Арестованная, вы узнаете этого человека?! — майор кивнул головой на Павла. Клюфт с содроганием смотрел на женщину: «Кто это? Зачем ее привели? Зачем ее мучают? Что затеял это страшный человек в пенсне?» — пронеслись мысли в голове у Павла.

— Арестованная, повторяю, вы узнаете этого человека? — взвизгнул вновь Поляков. Один из конвоиров — грубо схватил женщину за подбородок и силой повернул ее голову в сторону Павла. И, о ужас! Ужас! Клюфт увидел лицо этого человека! Он узнал ее! Он узнал сидящею перед ним женщину! Это была — Ольга Петровна Самойлова, ведущий полит журналист, его родной газеты. Его наставник и профессиональный кумир! Человек, который — сделал из него журналиста! Человек, который рассказал ему все тонкости профессии. Павел не мог поверить своим глазам! Из цветущей и красивой женщины — ее превратили в страшную и ободранную старуху! Мешки под глазами. Ссадины на щеках. Растрепанные грязные волосы. Набухшие синие губы. Сбитый подбородок. Совсем черная от грязи шея. Но главное — глаза! Совершенно пустые и впавшие глаза! В них уже не было того задора! Той искорки, той любви к жизни и оптимизму! Глаза! Страшные, почти мертвые глаза — совсем разочарованного и несчастного человека. Ольга Петровна попыталась улыбнуться. Но у нее не получилось. Она лишь скривила губы. Это было больше похоже на гримасу боли. На гримасу разочарования и безысходности. Самойлова, что-то прошептала. Но ни Клюфт, ни Поляков ничего не расслышали. Майор, вскочил со стула и вытянув руку, склонился над столом, указывая на Павла. Он, как, показалось Клюфту — стоял, как пугало на огороде. С вытянутой рукой. Обычное пугало! Соломенное чучело! И это, «соломенное чучело» орало:

— Я тебя спрашиваю! Тебя — этого человека узнаешь? Узнаешь ли ты этого человека?! Отвечать громко и четко! Но Ольга Петровна не ответила. Она опустила голову и вновь закашлялась.