Падший ангел

«Вашей милостью» следует называть полномочных послов, губернаторов провинций, ректора университета, а также людей, занимающих в церкви и государстве высокие посты. Сеньор председатель, человеку, который торгует фигами, не хватает законных оснований для «вашей милости». Давайте же создадим эту «его милость», чтобы очистить совесть тех, кто назовет его так из страха. Давайте утвердим законом упадок благородного обращения. Выбросим эту обесцененную монету в кучу нечистот! Это слово уже ничего не стоит, ни о чем не свидетельствует, ничего не выделяет. Дадим черни самое широкое право чваниться! Если однажды какой-нибудь мастеровой совершит благородный поступок, чем заслужит себе справедливую награду, мы должны почтить его, называя человеком из народа, из того народа, который столь горячо любили дон Диниш^{114} и дон Жуан I.

Сеньор председатель, я несколько отклонился в сторону. Сейчас я возвращаюсь к затронутому вопросу и заканчиваю, поскольку ни время более не позволяет мне отступлений, ни Палата не будет столь благосклонна, чтобы дальше терпеть мою речь.

Я призываю представителей страны обратить внимание на смертельный яд, который, подобно раку, разъедает жизненные механизмы нашей независимости. Взнуздайте роскошь! Заградите на таможнях доступ иноземной отраве. Обложите податями товары, которые возбуждают аппетиты и губят безупречно воспитанные сословия. Будем же одеваться в то, что могут произвести наши владения, и в ту парчу, которую могут дать наши фабрики. Следуйте старинным законам последнего короля Ависской династии!^{115} Штрафуйте и карайте тех, кто продает иноземные ткани и тех, кто из них шьет!

Г о л о с  с  м е с т а: Каким же образом уважаемый депутат установит этот нелепый закон?

О р а т о р: Как? Очень просто. Так же, как дон Жуан II^{116} издал постановление о мулах монахов. Дело было в том, что монахи упрямо разъезжали верхом на мулах. Что же решил рассерженный король? Он повелел казнить тех кузнецов, которые станут подковывать мулов, принадлежащих монахам. И таким образом монахи стали ходить пешком. Я закончил, сеньор председатель.

П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й: Сеньору доктору Либориу де Мейрелешу слово будет предоставлено завтра. Сегодняшнее заседание закрыто.

Доктор Либориу де Мейрелеш и был тем депутатом от Порту, который попросил слова во время речи Калишту Элоя.

— Интересно, чем разродится этот верзила? — спросил хозяин Агры у аббата Эштевайнша.

— Говорят, что он весьма начитанный молодой человек и уже написал несколько книг.

Калишту усмехнулся:

— Я готов с ним сразиться, если он и впрямь пишет книги!

Глава IX ДОКТОР ИЗ ПОРТУ

Доктору Либориу де Мейрелешу, человеку с печатью добродетели на лице и задумчивыми манерами, было тридцать два года. Он соединил в себе качества, которые в других странах либо оставляют человека в безвестности, либо вызывают смех окружающих. Но в Португалии эти качества возводят на вершину политической лестницы и сопровождают нелепым почетным эскортом поднимающегося наверх нищего духом лауреата.

В восемнадцать лет доктор Либориу проводил бессонные ночи, сочиняя стихотворные сатиры на знатных жителей Порту. Он писал их не из чувства возмущения, обнаружив, что духовно ничем не отличается от них, а потому, что они избегали его общества. Человек, произведший Либориу на свет, был лавочником. Он вступил на прямой путь процветания, когда своим разумением дошел до того, чтобы создать пряную и отдающую мылом алкогольную смесь на потребу галисийцам^{117} и ночным извозчикам, которые и сегодня поддерживают его финансовое благополучие и заметное положение в обществе. Кроме того, отец будущего доктора придумал, как делать водку из репы.

В избранной им для себя области Либориу был не столь счастлив, как отец. Его стихи жили несколько дней за счет содержавшейся в них клеветы, как красота доступных девиц живет, питаясь лестью бесстыдных распутников. Сын лавочника по причине своего низкого социального положения приобрел презрение оскорбленных им лиц прежде, чем сумел завоевать их ненависть.

Но подстегиваемый хвостом Пегаса, Либориу уже не мог отступить. Он отправился в Коимбру, предстал там перед экзаменаторами и провалился. После этого фатального дня Либориу начал утверждать, что является знатоком латыни, и, чтобы отомстить экзаменаторам, перевел с латинского поэму — с такой ясностью и точностью выражений, что оригинал стал гораздо более ясным для тех, кто не знал латыни, чем творение переводчика, оскорбившее память Лукреция.^{118}