Падший шут

Я позвонил ей ранее на этой неделе, чтобы рассказать о Серафине. Она была, мягко говоря, удивлена, особенно потому, что я не рассказывал ей о Кэсс или о беременности во время нашего рождественского телефонного разговора. Но мама была вежлива. Она всегда была вежлива.

Когда я был подростком мы часто ссорились. Она расстраивалась из-за меня, жалея, что я не был другим. Жалея, что я больше заботился о вступлении в местный мотоклуб, чем о школе и своем будущем. Невыносимый. Это было ее слово для меня.

Наши ссоры внезапно прекратились в тот день, когда она переехала в Тусон. Может быть, она разочаровалась во мне. Может быть, я разочаровался в ней. Может быть, мы оба разочаровались друг в друге.

Я недолго разговаривал с мамой, когда позвонил. Мы не были близки, и это не могло измениться. Хотя я обещал ей прислать фотографии Серафины. Она пригласила нас в Тусон, поездку, которая, как мы оба знали, состоится не скоро.

Может быть, однажды моя мать встретится с моей дочерью. Но за последние четырнадцать лет я видел маму дважды, так что я не собирался на это надеяться. Отчасти это расстояние было на моей совести. Я не был уверен, можно ли что-то исправить или лучше просто признать, что моя семья жила здесь и не была связана со мной кровными узами.

До сих пор.

Серафина была моей крови. Она была моей.

У нее всегда будут Клаудия и Дейл в качестве бабушки и дедушки. У нее будет команда тетушек и дядюшек — Дэш, Эмметт, Пресли и все остальные, — которые будут баловать ее и осыпать любовью. У нас с Кэсс не было братьев и сестер, но у моей Серафины будет большая семья.

— Она знает о Серафине? — просила Кэсс.

Я кивнул.

— Я позвонил ей на следующий день после того, как мы вернулись домой. Вы обе спали.

— Ты много чего делаешь, пока я сплю. Готовишь еду. Убираешься. Ходишь с ней по коридорам. Тебе тоже нужен отдых, Лео.

— Я привык к этому. Годы долгих ночей. — Это было полуправдой.

Разум Кэсс был не единственным, кто не мог отключиться. Единственный раз, когда я мог позволить себе расслабиться, это когда они обе спали, что случалось нечасто.

Пронзительный крик из спальни заставил меня вскочить на ноги. Я схватил полотенце и протянул его Кэсс, чтобы она вышла из ванны и завернулась в него. Затем она поспешила мимо меня в спальню, где Серафина просила еду.

Мы втроем устроились на кровати, и как только Кэсс закончила кормить грудью, я взял на себя отрыжку, пока она переодевалась. Затем мы позволили Серафине немного осмотреться, прежде чем отнести ее в гостиную, где мы могли бы посадить ее на качели.

— Хочешь, я возьму твою книгу?

Кэсс пожала плечами.

— Я не знаю. Она мне не очень нравится, что странно, потому что год назад я бы проглотила ее. Может быть, мои вкусы меняются.

— И что тебе нравится сейчас?

— Художественная литература. — Она скорчила гримасу и наморщила нос, и это было настолько мило, что я рассмеялся.

— Я слышал, художественная литература довольно популярна.

Она застонала.

— И мне она нравится. Но она всегда была на втором месте. Мне всегда нравилась историческая литература. Теперь они, похоже, поменялись местами. Что со мной не так?

— Ничего, детка. Совсем ничего.

— Все меняется. Из-за того, что мне нравится художественная литература кажется, что я предаю все года, которые потратила на изучение истории.

— Почему?

— Я не знаю. — Она вздохнула. — Наверное, потому, что раньше мне нравились события из реальной жизни. Теперь, может быть, мне просто нужно сбежать из реального мира, и временами художественная литература кажется самым легким путем. И, может быть, потому, что это немного ранит.

— Ранит?

— Потому что дни идут, и теперь, когда она здесь, я понимаю, что пути назад нет. Я не получу докторскую степень, как всегда планировала. Это больше не кажется… важным. Но раньше это было так важно.

— Однажды ты можешь передумать.

— Верно. — Она кивнула. — Но здесь нет университета, и я не могу представить, что могу переехать.

Если бы она переехала, у нее была бы компания.

— По чему ты больше всего скучаешь?

— По библиотеке и запаху старых книг. По дискуссиям с профессорами. По дебатам с одногруппниками. Мне нравилось, что в небольшой группе каждому из нас нравится другой аспект одной конкретной истории. Вот что мне нравится в истории. Мы все смотрим на нее со своей точки зрения. А правдивые истории — самые сильные.

Эта женщина была очаровательна. Мы потратили слишком мало времени на то, чтобы узнать друг друга, и пока она говорила, я тонул в каждом ее слове.

— Как ты попала в это? В историю?

— Из-за книг, когда я была маленькой. Из-за поездок, которые мы совершали. — Она улыбнулась и поглубже вжалась в диван, вытянув ноги.

Я положил их к себе на колени, массируя своды и пальцы ног.

— Это нормально?