Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

В то самое время, когда Молотов вручал германскому послу ответ Сталина, маршал Ворошилов закрывал переговоры. Он заявил, что «ввиду неопределенности положения относительно получения отве­тов» на советский «кардинальный вопрос» он считает резонным не предрешать наперед дату следующей встречи делегаций. Тем не менее он все еще не исключал возможности возобновления переговоров, за­явив: «...если английской и французской миссиями будут получены... положительные ответы... советская военная миссия готова будет со­браться для рассмотрения тех вопросов, которые нами только были на­мечены и которые подлежат еще детальному обсуждению». Ворошилов не оставил сомнения в том, что участники переговоров прекращают свою работу, по мнению советской стороны, «на более или менее про­должительный период времени», и уполномочил начальника Гене­рального штаба Шапошникова от имени советской военной миссии «при продолжении работ совещания поставить ряд вопросов, которые она найдет нужными»[1130].

Тем самым Советское правительство оставляло — на случай, если визит Риббентропа не даст удовлетворяющих интересы безопасности СССР результатов, — возможность возобновления переговоров в обо­зримом будущем. В предположении открытого исхода визита Совет­ское правительство не было готово отвергнуть обсуждавшуюся с западными державами концепцию без всякой компенсации. «Извест­ное (германскому посольству в Москве) русское стремление к 300-про­центной гарантии»[1131] наложило свой отпечаток и на события этого короткого и крайне богатого последствиями отрезка времени. Одновре­менно этот очень широко трактуемый — как вытекает из слов Вороши­лова — период времени указывал на то, что попутно Советское правительство предполагало в более позднее время возможность совме­стных акций: оно рассчитывало на положительные ответы западных правительств, когда последние, обремененные войной, будут вынужде­ны пойти на это. Протоколы заседания от 21 августа создают впечатле­ние, что Советское правительство в своем относительно точном предвидении военных событий, вызванных германской экспансией, со­знательно оставило открытой дверь для последующего возобновления переговоров с западными державами. В этот момент оно — по причи­нам неясности исхода короткого визита Риббентропа в Москву и недостаточной осведомленности относительно характера германских пла­нов, касавшихся Польши, — еще не знало, когда конкретно такие пере­говоры начнутся. В том, что переговорам суждено было возобновиться лишь два года спустя, в июле 1941 г., и привести к созданию того вели­кого союза, который Советское правительство настойчиво пропаганди­ровало с середины 30-х годов, повинно было не только оно.

До прибытия Риббентропа в Москву и начала германо-советских переговоров военные, внешнеполитические и дипломатические пред­ставители Советского правительства давали понять, что свобода дейст­вий еще сохраняется и окончательной переориентации не произошло. Но даже перед лицом высвеченного сообщением ТАСС от 22 августа 1939 г. трагического поворота в развитии событий, предвестником ко­торого явился предстоявший визит рейхсминистра иностранных дел, эта свобода действий не была использована западной стороной для ре­шительных усилий в пользу коренного изменения ситуации на перего­ворах.

И это при всем том, что само Советское правительство в эти роковые часы не скупилось на доказательства своей готовности к переговорам. Характерным в этом плане было поведение Ворошилова, принявшего вечером 22 августа руководителя французской делегации генерала Думенка по просьбе последнего.

Французское правительство, испытывавшее сильное давление со стороны своих послов Наджиара в Москве и Кулондра в Берлине[1132], те­леграммой за подписью Боннэ от 21 августа (16 часов) наделило Думенка полномочием заявить, что «при условии согласия польского правительства» французское правительство готово согласиться на про­ход советских войск через Польшу, и в соответствии с этим разработать и подписать соответствующую конвенцию[1133]. Произошло это еще до то­го, как министр иностранных дел получил в Париже (в 22 час. 32 мин.) текст заявления Ворошилова (телеграммой, направленной 21 августа в 21 час. 15 мин. в Лондон, Даладье рекомендовал британскому прави­тельству направить аналогичную директиву Драксу).