Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

В договоре о границе и дружбе советской стороне по ее настоянию было обещано выпрямление линии фронта, которое показывало, что Советское правительство ставило гарантированные к этому времени стратегические оборонительные позиции выше территориальных при­обретений и экспансии на запад: обменом значительных территорий из состава своей польской «сферы интересов» — части Варшавского и все­го Люблинского воеводств — на Литву оно доказало, что Прибалтика (страны первого стратегического порядка) играет в его концепции без­опасности несравненно большую роль, чем Польша (которая принадле­жала к странам второго стратегического порядка). Тем самым в Польше Красная Армия фактически отошла на линию Керзона. Одно­временно таким своим подходом Советское правительство формально подтвердило приоритет национального принципа над территориаль­ным, в основном ограничившись присоединением к СССР славянских «братских народов» — украинцев и белорусов, проживавших на поль­ской территории «чужаками»[1259]. Под эвфемистической формулиров­кой, констатировавшей факт «распада прежнего польского государства», в так называемом договоре о границе и дружбе от 28 сен­тября 1939 г. было без обиняков декларировано то территориально-политическое преобразование, которое предусматривалось статьей 2 секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 г.[1260]

Когда в ходе переговоров 23-24 августа 1939 г. Финляндия, зна­чительная часть Прибалтики и Восточной Польши были признаны принадлежащими к советской «сфере интересов», то это, надо пола­гать, оказало глубокое психологическое воздействие на Сталина и его наркома иностранных дел. Только этим можно объяснить тот факт, что о советских притязаниях в Юго-Восточной Европе Сталин и Мо­лотов заявляли без особой энергии и настойчивости. В отличие от упо­минавшихся выше территорий Бессарабия не была однозначно причислена к советской сфере интересов. Вместо этого в статье 3 сек­ретного дополнительного протокола было заявлено: «Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политиче­ской незаинтересованности в этих областях». Риббентроп в рамках как общих директив, которые были даны Гитлером для переговоров по проблемам Юго-Восточной Европы, так и особого указания, получен­ного им вечером 22 августа 1939 г., был уполномочен заявить о не­заинтересованности германской стороны во всей «Юго-Восточной Европе» — какой бы смысл ни вкладывался в это понятие — и сверх того на пространстве вплоть до Константинополя и Проливов. Сталин эту последнюю возможность не признал реальной и не принял к све­дению. Как писал впоследствии Риббентроп, «последнее» во время пе­реговоров «не затрагивалось»[1261]. Согласно его свидетельству, лишь когда при разграничении сфер интересов двух держав в Восточной Ев­ропе был упомянут юго-восток Европы, «советская сторона подчерк­нула свою заинтересованность в Бессарабии». Риббентроп, по его словам, сделал в связи с этим устное заявление «о незаинтересован­ности в бессарабском вопросе». Вместе с тем полученные Риббентро­пом директивы предусматривали, что Германия должна заявить о своей экономической заинтересованности в Румынии: наряду с ру­мынской сельскохозяйственной продукцией Гитлера привлекала прежде всего тамошняя нефть, в которой он нуждался не в последнюю очередь для завоевания Кавказа — этапа на пути продвижения гер­манского вермахта к Индии. В соответствии с этим и Риббентроп «со всей определенностью указал на экономическую заинтересованность Германии в этих юго-восточно-европейских областях».